Записки, или Исторические воспоминания о Наполеоне - Лора Жюно

со мною был друг, сведения которого оказались драгоценны для моих наблюдений. Как я довольна, что пристально наблюдала, когда через шесть лет опять оказалась в Испании среди всеобщего разгрома, среди пожара в стране, которую зажгли мы своими руками. Я опишу, когда придет время, весь разговор мой с императором в Сен-Клу, поразивший его до такой степени, что он сказал в тот же вечер:

— Госпожа Жюно говорила мне об Испании так странно, что я думал, не бредит ли она. Но очень может быть, что мы сами сумасшедшие.

Это было сказано по возвращении из Байонны в августе 1808 года. Я знала Испанию, какою она была до нашествия, когда к императору еще чувствовали великую привязанность. То, что император видел и чувствовал в 1808 и 1809 годах, нисколько не совпадало с моими словами. Но противоречия тут не было.

Почтовые испанские экипажи описаны столько раз, что я не стану повторять известного. Скажу только, что я приходила в ужас, когда на крутом спуске по краю скалы стометровой высоты погонщик пускал вскачь семерых мулов — хоть и по прекрасной дороге, устланной большими плитами на манер римских дорог, которые также составляют одну из прекрасных достопримечательностей Испании. Известно, что мулы привязаны к карете только простою веревкой, которая прикреплена к шкворню, а не к дышлу (его порой даже и снимают). Пусть же судят об ужасе, какой чувствуешь, видя себя во власти этих капризных и странных животных! Когда я увидела, что карета моей дочери катится с непостижимой быстротой, у меня сжалось сердце, потемнело в глазах, и я вся похолодела и была готова кричать, даже вскрикнула, но умолкла, потому что у меня перехватило дыхание. Когда мы остановились под горою, погонщики почти не запыхались, хоть и бежали за своими глупыми и злыми животными. Они начали смеяться, увидев мое испуганное лицо, и подошли к дверцам кареты, протягивая руки.

— Чего им надобно? — спросила я у своего переводчика.

— Они просят ручку вашего превосходительства, как в Италии, — сказал мне переводчик, — говорят, что хорошо съехали с горы.

Ничего нельзя сравнить с первым взглядом на эту страну, совершенно противоположную нашей обычаями, языком и нравами. Англия, отделенная проливом, отличалась тогда от Франции гораздо меньше, нежели Испания от последней французской деревушки на берегу Бидасои. Я выехала утром из Сен-Жан-де-Люза и ночевала в Ируне, деревушке на другой стороне ручья или, лучше сказать, болота, где находится остров Конференции и где один министр когда-то говорил другому: «Пиренеев больше не существует»[154]. Эти слова, сказанные в 1660 году, должны были дать надежду, что в 1805 году мы увидим, по крайней мере, какие-нибудь сношения между двумя народами; но их не было. Напротив, несмотря на видимый союз, открытый со времен Директории, несмотря на братство, внешне установившееся между двумя народами, я заметила, что они не были друзья на границе. Любопытство, какое возбуждали мы, не имело в себе ничего благосклонного, и я уверена, что на стоянках нас заставляли платить гораздо дороже, нежели какого-нибудь итальянца и, может быть, даже англичанина, хоть он и был еретик.

Сначала мне нужно было найти замок Лерма на холме, расположенном в нескольких сотнях туазов от деревни того же имени. Замок этот, построенный кардиналом Лерма, казался тогда королевским жилищем, с тройными аркадами, павильоном и обширными дворами. Все, что самая тщеславная роскошь может сделать с деньгами и силою, было в свое время соединено в этом доме министра-любимца. Но я нашла тут одни развалины. Этот замок принадлежал, и теперь принадлежит, герцогу Инфантадо.

Я не буду говорить теперь о Бургосе и Вальядолиде. Жюно нетерпеливо ждал меня в Мадриде, и я рассмотрела эти города, уже возвращаясь во Францию. Но настоящим образом я изучила их только, когда жила там несколько месяцев и чувствовала все, что может пробудить воспоминание о протекших годах, особенно при том оригинальном характере, какой придавала моим чувствам война. Вот почему я думаю, что описание моего путешествия по Испании будет гораздо занимательнее посольства в Лиссабоне.

Я приехала в Мадрид первого марта в три часа пополудни. Жюно знал о моем приезде и выехал навстречу с генералом Бернонвилем, нашим послом в Мадриде. Я знала генерала в Париже и обрадовалась, увидев его. Когда Жюно поцеловал меня и нашу дочь, он сказал мне, что Альфонс Пиньятелли не обманывал нас, говоря, что его дом едва пригоден для житья.

— Жена моя также сожалеет, — сказал генерал Бернонвиль — что не может предложить вам комнат в доме французского посольства: мы сами помещаемся там кое-как…

Все это говорилось на пути к улице Клавель, где был дом Пиньятелли. Я увидела дом, белый, совершенно во вкусе английских домов. Небольшая дверь, каких много в Мадриде и Лондоне, отполированный до блеска медный молоток, маленькая, красивая, светлая прихожая, выложенная мрамором и усыпанная песком, как во фламандских жилищах, небольшая, как и сам дом, изящная лестница, наконец, передняя и столовая — все было прелестно. Гостиная и спальня отличались совершенной простотой; а в такой стране, где все вызолочено, это, как и весь дом, казалось, наверное, неприличным для знатного человека. Постель в спальне была устроена в виде корзины из позолоченной бронзы, украшенной множеством искусно изготовленных цветов. Над нею в золотом кольце был привешен огромный занавес из пурпурного газа, в ширину пальца вышитый золотой нитью. Он окружал постель, составляя то, что в жарких странах называют moustiquiere (москитная сетка). Большой диван и прочая мебель достойно дополняли убранство этого прелестного жилища, а дорогие картины, изящный фарфор и французская бронза делали его одним из самых приятных мест в Мадриде после домов Оссуна и маркиза Аризы.

Довольный моим восхищенным изумлением, Жюно сказал мне, что придумал эту шутку, желая приятно изумить меня, и в самом деле преуспел совершенно, потому что я ожидала найти дом холостяка, неустроенный и неприспособленный для жилья.

Двор выехал из Эскуриала в Аранхуэс в то же время, когда я приехала в Мадрид. Весна была во всем своем великолепии, и это время года являлось самым благоприятным для посещения прекрасного убежища испанских королей. Еще проезжая по Кастилии, я видела вокруг множество самых редких и благоухающих цветов, а поля в окрестностях Бургоса представили мне истинные сокровища натуральной истории. Одно из главных украшений этих лугов, предмет уже очень редкий в Испании — асфодела (asphodelus ramosus). Другое растение, цветущее во всей Испании, — чрезвычайно душистый тимьян (thymus mastichina), его находят во всех областях. Я страстно люблю ботанику и признаюсь, что такое прелестное средство развлечения во время продолжительного