Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера, 1929–1941 - Стивен Коткин

Главный подручный Сталина, Молотов, не проявлял особого стремления к созданию клана своих приближенных[3350]. Напротив, Орджоникидзе сколотил огромный полуавтономный клан в наркомате тяжелой промышленности, который Сталин разделил на ряд экономических наркоматов. Однако сейчас Сталин был вынужден содействовать созданию еще одного клана, а именно — клана Берии в НКВД. Соперничество между Молотовым и Берией за благосклонность Сталина позволяло деспоту присматривать за обоими[3351]. Все же Берия заставлял его держаться начеку, и потому Сталин стремился создавать всевозможные сдержки для Берии, начав заниматься этим еще до его перевода в Москву[3352]. В отличие от Ворошилова, поставленного во главе Красной армии, Берия был человеком, не только преданным Сталину, но и исключительно пригодным для своей должности. В итоге Берия с помощью организации, которую он де-факто возглавлял, и бесспорных навыков практической работы стал обладателем огромной власти.

* * *

В рассказе Владимира Набокова (сына управляющего делами Временного правительства) «Истребление тиранов», опубликованном на русском в 1936 году, описывается эгоцентричный правитель, способный сводить своих подданных с ума, словно заражая их психозом[3353]. Сталин имел представление и о состоянии страны, и о последствиях своих действий. По сравнению со всеми прочими жителями СССР он был исключительно хорошо осведомлен, имея в своем распоряжении систему сбора информации, охватывавшую всю огромную страну и, в какой-то степени, весь мир[3354]. Тем не менее ему требовалось прилагать огромные усилия, чтобы добыть те сведения, которые функционеры не желали ему сообщать. Ему была нужна точная информация, но в его глазах это означало, что марксистско-ленинский образ мысли преломляется в предвзятом восприятии людей. Сталин проявлял склонность изображать мир таким, каким он хотел его видеть — более того, каким он мог его сделать и делал. Он требовал сведений о врагах, измене, уязвимых местах. Мы бы зашли слишком далеко, если бы назвали и его, и советскую систему, угодившими в свою собственную ловушку[3355]. Эффект эхо-камеры диктует работу механизмов контроля и отчетности при любом авторитарном режиме. Однако в случае СССР речь шла о революции, окруженной врагами, и сталинское мировоззрение лишь усиливало эту структурную паранойю.

СССР сталкивался с подлинными внешними угрозами, а террор проводился во имя государственной безопасности, однако массовые аресты в Красной армии лишь воодушевляли иностранных врагов, включая Гитлера и сторонников войны в нацистском руководстве, в то же время внушая и без того настороженным потенциальным союзникам СССР еще большую осторожность. Грандиозная кампания по искоренению врагов, развернувшаяся в 1936–1938 гг., способствовала сплочению страны перед лицом угроз, однако вселяла глубокий страх и превращала многих лояльных советских граждан во врагов советской власти. Массовое уничтожение партийных и советских функционеров, равно как и ужас, охвативший уцелевших, нисколько не способствовали преодолению неэффективности, заложенной в советскую политическую систему. Сталин в 1937–1938 годах разгромил почти все региональные партийные аппараты, но затем они возродились[3356]. Он уничтожал и руководителей государственных органов — но в них снова складывались кланы. Промышленность одолевали реальные проблемы, однако массовые аресты, призванные покончить с вредительством, еще сильнее снижали объемы производства. Причастность к массовому уничтожению офицеров Красной армии и лояльных функционеров компрометировала всех тех, кто в этом участвовал и кому это играло на руку, включая множество новых людей из числа молодежи.

В период шпиономании 1937–1938 годов в Кремле не устраивалось приемов для выпускников военных академий (было арестовано 11 из 14 начальников военных академий)[3357]. Однако подготовка военных кадров в академиях продолжалась. Сами кремлевские приемы тоже устраивались, но уже по другим поводам — их состоялось не менее 15, причем они превзошли партийные съезды своей пышностью и — наряду с парадами на Красной площади в день 1 мая, в день Октябрьской революции и в День физкультурника — превратились в главную витрину сталинского государства[3358]. Сталин устраивал приемы (и большие, и малые) для директоров, инженеров и рабочих-передовиков из различных отраслей промышленности, для женщин, спортсменов, летчиков, представителей союзных республик. Летчицу Марину Раскову вместе с другими членами экипажа самолета «Родина» сразу же после их возвращения в Москву отвезли в кремлевскую Грановитую палату (27 октября 1938 года). Увидев перед собой Сталина, Раскова разрыдалась, не в силах справиться со своими чувствами, и он успокаивал ее, обняв за плечи, гладя по голове и усадив рядом с собой. Когда Сталин встал, взяв слово, зал замер, напряженно прислушиваясь к его негромкому голосу. Сталин говорил о необходимости проявлять особую заботу к летчикам и о том, что матриархат отступает в туманы времени[3359]. В тот же вечер он присутствовал на 40-летии Московского художественного театра, прибыв почти со всей своей свитой: Молотовым, Ворошиловым, Кагановичем, Андреевым, Микояном, Ждановым, Ежовым и Хрущевым, — все они сфотографировались вместе с ведущими актерами и актрисами театра. Щедро раздавались награды[3360]. Невыразимое зло шло рука об руку с величием, которое с гордостью славили и в Большом Кремлевском дворце, и на местах.

Гений и безумие могут быть двумя сторонами одной и той же монеты (как писал Аристотель), но Сталин не был ни тем ни другим. Порой он проявлял могучую способность к предвидению, порой — полную слепоту. Он был поразительно трудолюбив, но в то же время нередко сам себе вредил, а сверхъестественная проницательность чередовалась в нем с узостью ума и упрямством. Он обладал необычайно сильной волей, которая почти не терпела иных точек зрения[3361]. Источником этой свирепой силы воли служило трансцендентальное чувство собственного предназначения и исторической необходимости. Притом что Сталин непрестанно интриговал, он был полностью поглощен делом управления и строительства советского государства. Более того, он обладал не только властью, но и авторитетом. Он жил в Кремле — он обитал в кабинетах и парадных залах, выстроенных Екатериной Великой и Александром I. Сочетание величия могущественной Российской империи с видимой правотой марксизма-ленинизма, великого государства — с социализмом, оказалось его шедевром[3362]. И воплощением этого сочетания служили новые люди, его люди, а не люди прежней эпохи, которым было суждено быть раздавленными, подобно целым классам, под колесами истории. В рамках этих замыслов террор приобретал смысл. И все же то, что происходило в 1936–1938 годах, не вполне поддается рациональному объяснению, как не поддается ему абсолютное зло[3363].

Сталин убивал из своего «Уголка». Он убивал издалека. Он не принимал участия в кровавых ритуалах. Он не был ни палачом, ни