Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера, 1929–1941 - Стивен Коткин

Возрожденное польское государство и прирастившая свою территорию Большая Румыния лишь усугубляли нестабильность своим острым соперничеством соответственно с Чехословакией и Венгрией. Отсутствие решимости со стороны западных держав во многих отношениях являлось не причиной, а симптомом умирания Версальской системы. В свою очередь, Сталин едва ли возражал бы против пересмотра Версальского мира — ведь большевиков даже не пригласили на мирную конференцию, — разумеется, при условии, что любая «новая система» будет выстроена не за счет СССР[3378]. Обветшание Версальской системы создавало чрезвычайно плодородную почву для гитлеровских аппетитов, а соответственно, и для сталинского оппортунизма.

Фюрер был способен оказывать на людей гипнотическое воздействие. Уинстон Черчилль, политик-консерватор, писал в сентябре 1937 года, что «можно испытывать неприязнь к системе, выстроенной Гитлером, и в то же время восхищаться его патриотическими достижениями. Если бы наша страна была побеждена, надеюсь, у нас бы нашелся столь же несгибаемый вождь, чтобы вернуть нам отвагу и наше законное место среди народов»[3379]. Вскоре после этого Черчилль резко изменил свою позицию, придя к мнению о серьезном характере военных и расистских планов Гитлера[3380]. Однако многие наблюдатели — возможно, большинство — по-прежнему считали, что нацисты, как и все политики, со временем «образумятся».

Гитлер создавал серьезную опасность для личной диктатуры Сталина, так как фюрер не только перевооружил свою страну, но и все более яростно кричал о «жидобольшевизме», превратив Германию из удобного партнера, каким она была для СССР в годы Веймарской республики, в угрозу. Сталин с непостижимой медлительностью осознавал ключевую роль идеологии в нацистской программе. Между тем на азиатском фланге у советского деспота лишь усилилась давняя угроза в лице японского экспансионизма. Символический Антикоминтерновский пакт, заключенный в ноябре 1936 года между Германией и Японией, к которому на следующий год присоединилась и Италия, и непрерывные столкновения на советско-японской границе, включая маленькую войну на озере Хасан летом 1938 года, означали, что перед Советским Союзом встала перспектива войны на два фронта — причем при отсутствии союзников[3381]. Общая численность населения Монголии, единственной в мире социалистической страны, кроме СССР, намного уступала в численности Красной армии. Сталин подписал договор о ненападении с Чан Кайши, но десятилетие озлобленности и недоверия было непросто преодолеть, и к тому же оставалось неизвестно, сможет ли Китай и дальше отбиваться от наступающих японцев, одновременно ведя борьбу против подрывной деятельности местных коммунистов. Имелась ли у Сталина возможность заключить военный союз с западными капиталистическими демократиями, при том что он проводил у себя в стране жуткие массовые расправы, а его агенты занимались коммунистической подрывной работой в странах, являвшихся его потенциальными партнерами? Решающий ответ дала Чехословакия.

* * *

Чехословакия была похожа на прежнюю Габсбургскую империю в миниатюре — Муссолини называл ее Чехо-германо-полоно-мадьяро-рутено-романо-словакией. Чехи едва составляли большинство в этой новой стране с населением примерно 15 миллионов человек, а главные меньшинства — 3,25 миллиона немцев, 3 миллиона словаков, 750 тысяч венгров, 100 тысяч русинов (украинцев), 100 тысяч поляков — жаловались на реальную и мнимую дискриминацию. В политическом плане страна оставалась парламентской демократией, но в некоторых отношениях она была слишком расколотой, слишком националистической и даже слишком маленькой, чтобы сохранять хотя бы ту ограниченную стабильность, которую кое-как поддерживала у себя прежняя Австро-Венгрия[3382]. Гитлер вцепился в эти уязвимые места, воспользовавшись демократическим устройством Чехословакии, чтобы разрушить ее: он распространял лживые измышления с целью дискредитировать демократические институты страны, в то же время действуя под сенью законов, защищающих свободу слова, тайно финансировал пронацистские политические группировки, одновременно гневно опровергая доказательства его причастности как фальшивки, и даже подстрекал германоязычное население Чехословакии, проживавшее главным образом в имевшей форму подковы Судетской области, граничившей с Германией, на вооруженное восстание. В условиях обострившихся региональных трений советское посольство в Праге 24 февраля 1938 года, по случаю 20-летия Красной армии, устроило пышный прием для 350 гостей (немецкий, итальянский и польский послы не явились). Генерал Людвик Крейчи, начальник чехословацкого генштаба, в присутствии журналистов заявил, что в случае германского нападения «мы будем сражаться и никогда не встанем на колени». Он добавил, что чехословацкий генштаб хочет установить с советским генштабом такие же отношения, как и со французским. Тем не менее в Праге существовали сомнения в отношении того, действительно ли СССР готов встать на защиту Чехословакии[3383].

События развивались стремительно. 12 марта с карты мира исчезла еще одна страна — наследница Габсбургской империи: вермахт, не встретив никакого сопротивления, оккупировал Австрию, страну с 7 миллионами жителей, преимущественно немецкоязычных. Германская армия впервые после Первой мировой войны перешла государственную границу с завоевательными целями, что само по себе являлось событием, пожалуй, даже более важным, чем убийство эрцгерцога Франца Фердинанда, в 1914 году послужившее толчком к приготовлениям, вылившимся в Первую мировую войну[3384]. Версальский и Сен-Жерменский договоры 1919 года недвусмысленно запрещали насильственную аннексию Австрии Германией, однако Берлин объявил этот так называемый аншлюс «воссоединением» с той частью немецкого народа, которая по воле Бисмарка осталась вне пределов единой Германии. Ликовали даже немцы, недовольные национал-социализмом. Гитлер смыл осадок, оставленный его неудачным путчем 1923 года, и на этот раз Муссолини, отдалившийся от Англии и Франции и решивший, что будет разумнее пойти на сделку с Гитлером, нежели расплачиваться за противостояние с ним, встал на сторону Германии, несмотря на то что ее экспансионизм угрожал территориальным интересам самой Италии.

В свою очередь, во Франции в день вторжения Гитлера в Австрию не было правительства; коалиционный кабинет только что — уже в который раз — подал в отставку. (В течение восьми лет, начиная с 1932 года, во Франции сменилось 16 правительств.) Специальный посланник, отправленный британским премьер-министром Невиллом Чемберленом к Гитлеру, Эдвард Вуд, первый граф Галифакс, лидер Палаты лордов, уведомил его (еще 19 ноября 1937 года), что Лондон не встанет у него на пути в том, что касается Австрии, — равно как и чехословацких провинций с преобладающим немецким населением и Данцига — при условии, что такой пересмотр Версальского мира станет результатом «мирного развития событий». В разговоре с Гитлером не он, а именно Галифакс первым упомянул эти территории, на которые зарилась нацистская Германия[3385]. Правда, Чемберлен (г. р. 1869) публично предупреждал Германию, чтобы она не трогала Чехословакию, но в частном порядке он уведомил Париж, что Лондон не присоединится к военным контрмерам в том случае, если Гитлер решится на новую агрессию[3386]. Франция тоже вела себя лицемерно: публично она объявляла о своей решимости защищать Чехословакию, втайне же хотела воспользоваться британским малодушием как