Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера, 1929–1941 - Стивен Коткин

на пути коммунизма»[3439]. На самом деле Чемберлен ставил на первое место задачу сохранения Британской империи. (Самоуправляющиеся доминионы в любом случае не стали бы воевать из-за Чехословакии[3440].) Чемберлен и иже с ним упустили из виду, что Германия еще не нарастила военную мощь, но, если сейчас не оказать ей противодействия, она уже никогда не будет такой же слабой.

От неуступчивого французского генштаба, который хотел получить больше времени на военные приготовления, Даладье слышал, что люфтваффе — такая сила, которая Франции не по зубам[3441]. Но если Даладье, ветеран Великой войны, и догадывался, что французский генералитет преувеличивает возможности немцев, он в то же время был чуток к антивоенным настроениям во французском обществе, которое наряду с Германией сильнее всего пострадало в ходе того конфликта. И все же этот бывший учитель истории из Прованса также понимал, что Франция не выполнила своих обязательств. «Нет, я не горжусь, — говорил Даладье своим коллегам по поводу Мюнхена. — Я не знаю, что думаете вы, другие, но я — повторяю снова — я не горжусь»[3442].

Как бы ни были Париж и Лондон обеспокоены своей военной неподготовленностью, вермахт осенью 1938 года был самым прискорбным образом не готов к крупному противостоянию с объединенными силами Чехословакии (36 отмобилизованных дивизий), Франции и, возможно, Советского Союза. Правда, в Чехословакии половина призывников из числа судетских немцев дезертировала в Германию, а многие этнические поляки не явились в призывные комиссии, однако в целом ряды армии пополнил более чем 1 миллион бойцов, включая резервистов[3443]. Нацистская Германия располагала примерно 70 дивизиями, но в их число входило много дивизий второй линии, при том что каким-то войскам следовало остаться дома и защищать Германию в случае нападения с запада. Если бы Германия была вынуждена бросить почти всю свою армию (и ВВС) на Чехословакию, то на западе Германии Франция могла бы получить едва ли не семикратное преимущество перед немцами, при том что германская Линия Зигфрида (или Западный вал) была готова не более чем на 5 % (недавно залитый бетон не успел до конца затвердеть)[3444]. Начальник штаба Людвиг Бек пытался сплотить генералитет на противодействие планам Гитлера, взять под контроль СС и «восстановить в Рейхе порядок», поскольку он боялся, что французские генералы воспользуются чехословацкой авантюрой и нанесут решительный удар с другой стороны[3445]. Вообще говоря, к августу 1938 года Бек подал в отставку, но сменивший его генерал-лейтенант Франц Гальдер был, пожалуй, еще больше озабочен неподготовленностью вермахта и антивоенными настроениями в германском обществе; 28 сентября он призывал верховного главнокомандующего генерала Вальтера фон Браухича возобновить подготовку к перевороту с целью предотвращения войны[3446]. Однако Браухич опасался, что такой шаг расколет армию, да и в любом случае планы переворота были расстроены объявлением о встрече глав правительств в Мюнхене.

В руках у Сталина оказалась добытая советским агентом копия документа с оценкой ситуации, составленного французской разведкой, которая указывала и на слабость Германии, и на отсутствие решимости у Франции, проистекавшее из беспокойства по поводу собственной слабости[3447]. Казалось, деспот мог перевести дыхание. Тем не менее по его приказанию Красная армия продолжила мероприятия по повышению боеготовности: 28 сентября Ворошилов докладывал, что в течение двух дней будут готовы к полетам 246 скоростных бомбардировщиков и 302 истребителя; во внутренних областях было призвано из запаса около 330 тысяч человек. 29 сентября начальник штаба Шапошников отдал приказ не отправлять в запас бойцов и командиров Красной армии, у которых истек срок службы[3448]. В итоге ни мобилизованным войскам, ни этим самолетам не довелось побывать в бою. Циничные немцы уже давно догадывались, что отсутствие общей границы с Чехословакией послужит для Сталина удобным предлогом, чтобы отказаться от выполнения своих обязательств и не прийти на помощь Праге[3449]. Бенеш тоже имел сомнения на этот счет[3450]. Тем не менее мы никогда не узнаем, выполнил бы Сталин свои обязательства или нет, поскольку условием советского вмешательства служило выполнение своих договорных обязательств Францией, а этого не произошло.

* * *

В договорах о взаимопомощи, заключенных с Францией и Чехословакией, не содержалось никаких положений, которые бы препятствовали односторонним советским действиям. У нас нет никаких надежных источников, которые бы давали представление о мыслях Сталина на этот счет — если они у него имелись[3451]. Однако существуют косвенные свидетельства. 19 сентября 1938 года, после того как французы и англичане дали понять, что не станут воевать из-за Чехословакии, Бенеш еще надеялся переубедить их, добившись от СССР односторонних обязательств: он принял советского посла Александровского, который призывал чехословаков дать немцам отпор, чего бы это ни стоило; в ответ Бенеш частным образом сказал своему секретарю: «Понятно, что они ведут свою собственную игру. Полностью доверять им нельзя. Они втянут нас в это, а затем бросят на произвол судьбы»[3452]. 25 сентября Бенеш добивался от советского посла ответа на прямой вопрос, какие конкретные военные мероприятия будут предприняты советской стороной в каких бы то ни было обстоятельствах, — но Александровский молчал как рыба. Они встретились и на следующий день, и еще через день, но советский посол снова не мог ничего предложить; наоборот, он докладывал в Москву, что Бенеш явно пытается втянуть Советский Союз в войну[3453]. 28 сентября с таким вопросом к советским властям прямо обратилось чехословацкое посольство в Москве, но Бенешу ничего не было обещано. Никто из советских должностных лиц ни разу не поднял вопрос и не ответил на чехословацкие просьбы об элементарной координации в военной сфере.

Сталин не сделал никаких шагов к односторонним военным действиям с целью защиты Чехословакии[3454]. Он не обращался к Германии с открытым предупреждением. Впрочем, это не означало, что перемещения советских войск производились для отвода глаз. Они были нацелены, наряду с многочисленными дипломатическими и публичными предупреждениями, на Польшу. Еще 23 сентября Потемкин в 4 часа утра совсем недипломатично разбудил польского поверенного в делах, чтобы предупредить его, что Советский Союз денонсирует двусторонний договор о ненападении, если Польша нападет на Чехословакию; тем же вечером польский дипломат ответил от имени своего правительства, что советским властям не следует вмешиваться в дела, которые их не касаются[3455]. Советская нота Польше была опубликована в «Известиях» (26.09), а на следующий день польские дипломаты, находившиеся в Минске, докладывали в Варшаву о советских военных приготовлениях. Польша заявила официальный протест по поводу нарушения советскими самолетами советско-польской границы[3456]. Также