История Франции - Марк Ферро

Великий перелом 60-х годов ХХ века

Небольшие хозяйства приспособились ко второй сельскохозяйственной революции, связанной с механизацией и введением искусственных удобрений, которая совершалась с середины XIX до середины XX столетий. Их разорение началось лишь во времена «плана Маршалла» и «Тридцати славных лет».

В двух документальных фильмах Жоржа Рукье это изменение хорошо показано во французской деревне Руэрга, остававшейся, несомненно, более архаичной, чем другие. Первый фильм, под названием «Фаррбик», был снят в 1946 г.; в нем обрисована жизнь семьи на ферме в одноименном местечке в тот год, когда там провели электричество. Оно стоит так дорого, что семья не может позволить себе перестроить дом. Прогулка после мессы и вечер народных танцев (бурре) составляют единственные праздники семьи. Круглый год она проводит на ферме, чередуя тяжелый труд в поле и в доме, где хлев расположен рядом с жилыми помещениями и где запах гнили и навоза пропитал все вокруг, — это чувствуется в фильме. Люди живут в грязи — как в Средние века, у них нет даже крана с водой.

В 1984 г. — тридцать лет спустя — Жорж Рукье вернулся в эту деревню и запечатлел ту же семью, тех же, уже состарившихся людей; этот фильм называется «Бикфарр»[318]. У семьи трудности с деньгами, она вынуждена продать слишком маленький участок земли, чтобы ее владелец мог еще обрабатывать свой надел без убытков. Один из братьев уезжает в Тулузу и работает там садовником… «Чтобы купить современный инвентарь, нужно производить. Чтобы производить, надо увеличить хозяйство. Чтобы увеличить хозяйство, надо брать в долг; все так сложно». Крестьяне продают свою ферму, так как у них нет другого выхода, но их ферма уже не та: там используются химикаты, исчезла солидарность между людьми. В конце концов, это хозяйство присоединено к другим, оно возрождается, но итог печален: тот мир и то общество исчезли.

Конечно, деревня Фаррбик/Бикфарр расположена в регионе со сложными природными условиями, и далеко не все мелкие хозяйства находились в таком плачевном состоянии на заре 50-х годов ХХ столетия. Тем не менее исход из деревни приобрел массовый характер. И он нанес по крестьянству удар еще более тяжелый, чем тот, что последовал за кризисом 80-х годов XIX в., когда международная конкуренция разорила столько французских деревень.

Третья сельскохозяйственная революция, в результате которой появились пестициды, ультрасовременное оборудование и т. д., привела, начиная с 60-х годов, к уменьшению количества хозяйств на 2 процента ежегодно и к тому, что уменьшилось число фермеров, которые в 1974 г. составляли лишь 12 процентов активного населения против 25 — в 1958 г.

Продолжалась концентрация сельских хозяйств, и вместе с ней росла их продуктивность: в 1974 г. она была в два раза выше, чем в 1946 г. Но доля сельского хозяйства в валовом национальном продукте продолжала снижаться — с 17 процентов в 1946 г. до 5 — в 1974 г.

«Конец крестьянства». Это произведение социолога Анри Мендра, название которого говорит само за себя, немного опередило события, так как оно было написано в 1967 г., но ясно предвозвещало будущее: в 1990 г. в сельском хозяйстве было занято всего 5 процентов активного населения.

Сейчас эти люди больше не называют себя «крестьянами»; они располагают необходимым техническим багажом, берут кредиты, чтобы модернизироваться, купить современное оборудование, жить, как горожане, управлять фермой, расширяться, подобно предприятию, — произошла настоящая культурная и экономическая революция. Однако этот успех сопровождается новыми трудностями: работая теперь в основном на экспорт, французское сельское хозяйство столкнулось с конкуренцией и оказалось вовлеченным в коммерческую войну между ЕЭС и США, что привело к введению квот на молоко, затем на мясо, к сокращению поддержки цен, не компенсируемых прямыми дотациями. Основными жертвами этих изменений стали мелкие земледельческие и животноводческие фермы: на заре XXI в. более трети их владельцев имели доход ниже уровня СМИГ.

С этим связаны гнев и агрессия фермеров против государства, которое бросило их на произвол судьбы, после того как они приложили столько усилий, чтобы возродить хозяйство…

Проявления агрессии связывают нынешних фермеров с крестьянами былых времен, и сегодня фермеры отчасти несут на себе ответственность за ее крайние формы. Происхождение и причины такого поведения сумел выявить Жак Ле Гофф.

Он отмечает, что в течение более чем восьми столетий Средневековья в литературе не говорилось ни слова о крестьянах. Почему? Дело в том, что труд крестьянина больше не находился в почете у идеологии, царившей в это время. Благодаря греко-римскому наследию она кичилась праздностью в обществе, жившем трудом рабов. Что касается варварского наследия, то эта культура почитала скорее военный образ жизни, так как основным ресурсом франкских и вестготских воинов были трофеи. Наконец, иудейско-христианское наследие делало основной акцент на созерцательную жизнь; и даже если св. Бенедикт Нурсийский в уставе, носящем его имя, требует исполнения ручной работы, то речь идет о форме искупления грехов. В изобразительном искусстве этих времен присутствуют только воины и священники: лишь они достойны изображения. Вытесненные из литературы и искусства, крестьяне появляются в них сначала как язычники (pagani), которые, даже обратившись в христианство, остаются грешниками. Эти жители села (rustici) предстают в виде пьяниц, буйных людей, сластолюбцев, прокаженных и вообще больных. Иногда у них даже нет имени — анонимные, неразличимые в своей массе, «пугало военной или образованной элиты и бремя Церкви», крестьяне несут на себе тяжелое наследственное клеймо. Даже когда они становятся свободными вилланами, их считают «порочными, опасными, непросвещенными».

Усвоил ли в себе крестьянин эти черты? Очень долгое время в памяти общества он считался опасным; так что иногда он отказывается от агрессии, которой его наделяет общество, а иногда, наоборот, отстаивает свое право на нее, и тогда происходит взрыв — агрессия выходит наружу.

ДРУГАЯ ЭКОНОМИКА

Не знак ли это? Как подсчитал историк Жан Ив Гренье, между 1750 г. и концом XVIII в. только во Франции было написано восемьдесят трактатов