Путь Инквизитора. Том третий. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

— Кто таков? — интересуется барон.

— Славный молодой человек, Курт Фейлинг. Всё время о вас говорит, о всех ваших походах знает.

Конечно, Волков помнил храбреца Курта Фейлинга. Но это генерала не успокаивало.

— Фейлинги всегда за Маленов стояли, и если ты не знаешь, то прежний глава рода хотел с нами породниться, так Малены его отговорили, и он побоялся их ослушаться.

— То раньше было! — уверенно говорит женщина. Она ещё и едва заметно улыбается при этом.

— Глупая! — Волков говорит это почти беззлобно. — Малены заплатят за убийство графа гору золота. И Фейлинги тебя предадут. Потому и говорю тебе, чтобы ты переезжала к Кёршнерам. Там вам будет безопаснее. Или ты думаешь, что сможешь управлять влиятельной фамилией тем, что у тебя под юбкой?

И тут Брунхильда вдруг засмеялась. Казалось бы, испугаться его слов должна, а эта гусыня смеётся в голос. И тем ещё больше злит генерала.

— Чего же ты смеёшься, глупая?

— Тем, что у меня под юбками, я и герцогом управляла, вас с ним помирила, а тут Фейлинги какие-то! Да и не только я тому виной, что Фейлинги теперь нам будут служить. Но и вы.

— Я? — не совсем понимает генерал.

— Конечно, вы… — продолжает красавица. — Тут все носы по ветру держат. Все знают, что вы нынче в большой милости у Его Высочества. И пока та милость не закончилась, я хочу дом у Гейзенбергов отобрать, хочу во владение поместьем, что принадлежит моему сыну, вступить. Довольно уже Маленам нас грабить. Я опекун графа. Мне до́лжно управлять имениями его. И Фейлинги мне в том обязаны помочь, и начну я с городского замка. Себе его хочу.

Тут уже Волков смотрит на неё с некоторым удивлением. Совсем не та это Брунхильда, разбитная и весёлая красавица пышная, что порхала когда-то при дворе курфюрста. Эта была женщина с глазами цепкими, внимательными, насторожёнными.

И заметив его взгляд, красавица и спрашивает:

— Отчего же вы на меня так смотрите?

— Удивляюсь тебе. Как быстро ты поумнела. Откуда ум вдруг взялся?

— Поумнела сразу, как только от двора отбыла. Ещё до отъезда вдруг поняла, что нам с графом и деться некуда. Первым делом стала думать, куда ехать. К вам в Эшбахт? Так ни ваша жена, ни ваша фаворитка меня никогда не жаловали, чувствовали бабьим чутьём, что ли, подвох…

— Ничего, приехала бы, я бы тебе дом поставил. Или поехала бы в Грюнефельде.

— Ну, когда совсем некуда будет податься, так и сделаю. Хотя, по мне, жить в такой глуши, как ваш Эшбахт или Грюнефельде, так лучше вообще не жить, — смеётся Брунхильда.

— Избалована ты двором, — качает головой генерал. — Жила уж очень хорошо: кухня герцога, его погреба, его портные, лакеи… Сколько он тебе давал серебра на расходы?

— Ах, мелочи, — Брунхильда пренебрежительно машет рукой, — когда двести, а когда и вовсе сто…

— Сто монет в месяц?

— В месяц, в месяц, — говорит красавица.

— Мелочи! — смеётся генерал. — Да у меня за сто монет пять младших офицеров целый месяц жизнью рискуют на войне, — он качает головой. — Сто монет ей мелочь!

— В общем, как от двора меня просили, так я сразу поумнела, — продолжала Брунхильда. — Поневоле умной станешь, как подумаешь, что кучеру и горничным платить нечем будет.

— А секретарь твой где? — вдруг вспомнил барон. И от воспоминания этого как оскомина его лицо перекосила.

— При мне, — спокойно ответила она.

— Деньги ему всё даёшь?

— Так нету теперь денег, только содержание. Он всё понимает, теперь не просит многого. Стал опасаться меня, слушаться. Думает, что погнать могу. Раньше, когда во дворце жили, спесив бывал, теперь нет такого. Тихохонек.

— Денег нет, а пир городской готова оплатить, — вспомнил Волков.

— Так половину Хуго обещал оплатить, — отвечает графиня. — И пир тот не для веселья я собираю. Хуго сказал, что на пиру мне легче себе будет сторонников набрать… — она секунду помолчала и добавила: — Вернее нам, нам с вами, братец. Так что надобно вам на пиру быть, раз уж приехали, и епископу нашему тоже. Езжайте, братец, к нему, просите, чтобы был.

Тут она, конечно, была права, его взлёт при дворе вовсе не обещал ему вечной силы в Малене. Долгого успеха при дворе никто гарантировать не может; Брунхильда, да и фон Фезенклевер, всесильный канцлер и фаворитка принца, тому яркие примеры. Волков отлично понимал это. Как и то, что многие знатные фамилии города всё ещё во многом поглядывали на сильный клан Маленов. И с этим нужно было что-то делать.

— С епископом поговорю…

— Вот за то спасибо вам, братец, — она довольна и целует его в щёку.

— И во сколько же тебе обойдётся бал и пир? — спрашивает он.

Красавица пренебрежительно морщит носик:

— Не так уж и много. Пока что восемь сотен, если придётся ещё вина хорошего покупать и рыбы, то всё равно уложимся в тысячу. А половину Хуго обещал возместить. Бал — это вообще его придумка.

— А деньги на бал, это… это из тех, что я тебе давал? — уточняет генерал.

— Нет, конечно, — она отвечает так, словно он сказал какую-то глупость. — От тех денег давно ничего не осталось.

Тут барон снова начинает злиться.

— Опять занимала?

Но графиня сразу не отвечает, молчит.

— Ну?! — настаивает Волков.

— Уж и не знаю, как ответить, — наконец произносит Брунхильда.

— Говори уже, — злится генерал. — Откуда деньги?

И тогда, вздохнув, она и произносит:

— Я в Ланне была.

Волков даже и не понял поначалу, о чём эта женщина говорит.

— В Ланне? И что? — и только после этих нелепых вопросов до него стало вдруг доходить. — У кого ты там была?

— У племянницы нашей, — отвечает ему Брунхильда.

— И что же она? — спросил генерал с замиранием сердца.

Агнес. Никогда из мыслей его, из его сознания она никуда не исчезала. Хотя и вспоминать о ней генерал не любил, а если и вспоминал, так лишь в том духе, что надо ждать из-за неё неприятностей. Рано или поздно, но неприятности, связанные с нею, так или иначе случатся. Генерал очень любил Ланн. Его роскошь, его богатые храмы, красивый дворец местного курфюрста, широкие площади, улицы, где без труда разъезжались две кареты. Любил его красоту, его распутных и жадных горожанок, которых запросто можно созвать в купальни на обед. И не ездил туда генерал, сам себя обманывая тем, что архиепископ на него, должно быть, зол. На самом же деле не ездил он туда, чтобы не услышать неприятные новости о своей «племяннице». Боялся