Знание величия - Юлия Олеговна Чеснокова

личными заботами и создавать уют. Сынхён и Тэян просидели ещё минут десять, после чего, не желая надоедать, попрощались до следующего вечера. Настя больше не пыталась участвовать в беседе, но иногда просила переводить что-нибудь, и в целом с интересом слушала разговор на корейском. Когда-то и я так, уча его, ловила каждую фразу, старалась запомнить и перевести. Утром я проводила её в университет; чтобы успеть к первой паре, ей приходилось уезжать до завтрака, поэтому я давала ей денег на питание в столовой. Оставшись в одиночестве, я принялась кормить разбушевавшуюся Любу, разбудившую нас до будильника и никак не утихомиривающуюся. После Барома я уже умела отличать причины детского плача друг от друга, но в этот раз что-то не поддавалось моей логике, что-то из своенравности и капризов женской натуры. Даже насосавшись молока из груди, дочь всё равно не заснула, то похныкивая, то дёргаясь в пелёнке. Я принялась напевать колыбельные, какие могла вспомнить, а если забывала строчку, то заменяла её наобум, сочиняемой налету. Возможно из-за своих песнопений, а возможно потому, что дверь вообще не скрипела, я не заметила, когда она открылась, настолько это произошло беззвучно. Я только обратила внимание на яркое пятно, продолговатый луч, упавший из коридора, там горели лампы дневного света, в отличие от жёлтых, палатных, и боковое зрение среагировало. Закрывая дверь за собой, порог переступил Джиён, и я, не просто прекратив петь, а онемев напрочь, перестала даже баюкать дочку руками. Наши глаза встретились, и никто из нас не мог отвести взгляда бесконечное количество времени. В отличие от вчерашних гостей, Дракон не стучал, не спрашивал разрешения. Постояв, он просто подошёл к моей кровати и сел на неё, опустив взор на ребёнка. - Нельзя убить несуществующее: Дракона, Бога, Любовь, - сказал он то, что я выгравировала на подаренном ему кольце. И не просто сказал. А по-русски. На неплохом таком русском языке, окончательно парализовав меня. И всё на нём же, но уже с более выраженным акцентом, заметил: - Я так понимаю… если Дракон и Любовь материализовались… я должен поверить в Бога? Только тогда, будто отпущенная гипнозом, я заморгала и открыла рот, не в состоянии вступить в диалог, потому что русская речь из уст Джиёна было чем-то сверхъестественным, как и он сам. Особенно тут, в Томске. В чёрной водолазке, тёмных джинсах, с серебряной цепью на груди и кучей колец, среди которых было и моё. Никогда не видела его так тепло одетым. Это же человек—майка, человек-шорты, максимум – хлопковая рубашка. Хотя нет, в костюме я его как-то видела. Но в чём-то зимнем? С воротом? Я сплю, ущипните. - Неожиданно… - Так и было задумано, - улыбнулся Джиён, перейдя на корейский, и опять посмотрел на меня. - От таких задумок молоко скисает, - вредно поморщилась я. В душе я была истерично, бескрайне рада, что он здесь, всем сердцем я была счастлива от этого, но лёгкие эмоции, как реакция на раздражитель, в отличие от тяжёлых и глубоких чувств, всегда лежат наверху, поэтому и вырываются быстрее. Из столбняка я вышла сразу в подобие агрессии, не успев придержать обиды на поводке. - Не очень приветливый приём. - А ты на что надеялся? После того, как не поднял мне трубку и не перезвонил. – Люба издала жалобное «ыыы», и я возобновила укачивание руками. - А разве я не просил не звонить мне больше? Зачем ты звонила? – будто издеваясь и насмехаясь, спросил он. - На хер послать, - резко бросила я, и, поджав губы, склонила голову над дочерью, приговаривая «тщщ». Джиёна, как обычно, ничуть не задели мои слова. Материть, ругать и оскорблять его было бесполезным занятием. - И всё-таки, возвращаясь к твоему посланию на кольце… - Мне немного не до этого, не видишь? – прервала его я. Джиён замолчал и чуть отклонился назад, зацепившись сомкнутыми в замок пальцами за колено. Дочка будто чувствовала моё раздражение, и успокаиваться не собиралась. Или её, как и меня, бесил этот эгоистичный засранец? Может, потому она с утра и была возбуждена сверх меры, что предчувствовала приближение родной крови? Говорят же, что дети очень чувствительны в таком. Я постаралась расслабиться и излучать добрую энергию, чтобы не травмировать Любу негативом. Потихоньку она стала затихать, смыкая глазки. Когда Джиён откинулся назад, я уловила насыщенный запах табака, будто он курил вот-вот перед тем, как зайти. Аромат этот, как и прежде, понравился мне, подействовал умиротворяющее на нервную систему. – Когда ты успел увлечься изучением русского? - В самолёте полистал разговорник. - Ты не настолько гениален. - А что ты тогда глупости спрашиваешь? Ясно же, что не вчера, - хмыкнул он. Я воззрилась на него, пытаясь не начать ворчать снова. Джиён не просил дочь в свои руки, не тянул их к ней, не приближался разглядывать впритык, но он смотрел именно на неё, а не на меня, а что за чувства были в глазах – кто его разберёт? Любопытство, безразличие, нежность или страх? Там могло быть всё, что угодно, но мне так хотелось видеть то же самое, что продемонстрировал Сынхён, и даже большее. Ведь Джиён – отец! Неужели это ничего для него не значит? - Поэтому-то я и спрашиваю. Мне интересно, когда ты взялся за изучение русского. - Ну, предположим, что примерно в то же время, что Сынхён бросил пить. – Я впилась в него одичалым взглядом. Мы оба знали, с каким событием это было сопряжено. - Ты уже тогда собирался посетить Россию? - Я уже тогда предполагал, что ты способна попытаться впарить мне что-то на своём родном. Я всегда был весьма предусмотрителен, не забыла? - Ты всегда всё делаешь, чтобы извлечь пользу. Какая выгода от знания языка разовой любовницы? У тебя наверняка появились торговые или преступные компаньоны из России, вот ты поднапрягся. - Опасно поумневшая Даша, ну как так можно, - поморщил он нос, насмешливо щурясь, - я же пытаюсь быть… ну, не циничной дрянью, что ли, зачем ты раскрываешь карты? - Когда ты не врал – ты мне нравился больше. Впрочем, уже сомневаюсь, что был хоть миг абсолютной искренности. - По отношению к прошлому или будущему никто из нас не искренен абсолютно. Мысли меняются, обстоятельства меняются. Даже если я буду каждый день говорить, что светит солнце, в дождливые дни я стану нагло лгать. Понимаешь? Постоянство может быть лицемернее непостоянства. Мы замолчали. Люба задремала, и