История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

как можно было подумать, безусловную преданность пресвитерианству; Совет олдерменов и Общинный совет состояли из людей того же духа; лондонская милиция находилась под началом комиссаров, тщательно и ревностно подобранных из числа сторонников той же партии, ибо всех, кто держался иных взглядов, сняли с этих должностей около того времени, когда шотландцы выдали короля

Парламенту — и когда армии очень хотелось внушить пресвитерианам самодовольную уверенность в том, что вся власть в королевстве находится теперь в их руках, и что они в силах установить такой образ правления, какой сами захотят. Те же, кто принадлежал к иным религиозным партиям, лишившись прежних постов, жили теперь, как люди, попавшие в опалу и всеми пренебрегаемые, которые, казалось, еще могли надеяться, что государство из милости и снисхождения дозволит им отправлять богослужение по собственным обрядам, но уже не имели никаких оснований уповать или рассчитывать на то, что их вновь допустят к какому-либо участию в правлении.

Всё это верно, и, однако, Кромвель и Айртон отлично знали, что по-прежнему могут рассчитывать на лондонское простонародье, которое непременно выступит, как только для этого, по их разумению, наступит удобный момент; и что многие олдермены и состоятельные граждане держатся смирно и, как можно подумать, ни в чем не возражают и не противятся пресвитерианам только потому, что следуют их, Кромвеля и Айртона, указаниям, оставаясь в готовности откликнуться на их призыв. Теперь же, когда обнаружилось, что главные вожди этой партии, заправлявшие прежде в Парламенте, подверглись судебному преследованию со стороны армии и воздерживаются от посещения Палаты, к Парламенту стали являться толпы самой низкой и грубой черни с разного рода петициями, касавшимися как религии, так и гражданского правления, и Парламент, возмущенный и встревоженный их буйными выходками, принял ордонанс, объявлявший, что собирать подписи под петициями и склонять к их подписанию незаконно. Но ордонанс этот возбудил такое негодование всех партий, что уже через два дня Парламенту пришлось его отменить, предоставив каждому пользоваться его естественным правом. Пока в Сити и в Парламенте продолжались эти беспорядки, комиссары, посланные в армию для переговоров с офицерами, возвратились, ничего не добившись, зато привезя с собой прямую и твердую резолюцию армии, требовавшей от Парламента опубликовать Декларацию против приглашения в страну иноземных войск (ибо армия опасалась нового союза с шотландцами — или скорее хотела внушить подобные опасения народу). Кроме того, армия требовала, чтобы жалованье выплачивалось ей регулярно, а все особы, получавшие деньги на эти нужды, отчитались в их употреблении; чтобы начальство над лондонской милицией было передано в руки благонамеренных людей, командовавших ею ранее; чтобы все лица, заключенные в тюрьму за мнимые правонарушения по приказу Парламента или его комитетов, были выпущены на свободу и, если суд признает их невиновными, получили достойную компенсацию. Здесь армия назвала поименно Джона Лилберна, Овертона и других анабаптистов и фанатиков, коих Парламент заключил под стражу за то, что под видом молитвенных собраний они устраивали мятежные сходбища и совершили немало других дерзких деяний против существующей власти. Узнав об этих требованиях, Парламент разгневался еще сильнее и, в пространных выражениях осудив наглость и высокомерие армии, постановил, что уступки ее домогательствам в этих пунктах противоречили бы чести и интересам Палат и уничтожили бы их привилегии; но когда еще одна буйная толпа петиционеров потребовала примерно того же, Парламент изъявил готовность пойти ей навстречу и согласился, чтобы начальство над милицией было поручено угодным армии особам. В начале мая, вскоре после того, как короля привезли в Холмби, парламентский ордонанс, приятый с согласия и по желанию Сити, передал командование ополчением особому комитету, состоявшему по большей части из сторонников пресвитерианской партии (люди иных взглядов, как уже говорилось выше, лишились своих постов, но, казалось, не испытывали неудовольствия из-за этой опалы). Теперь же, в июле, когда после Декларации армии и по ее требованию, поддержанному горластыми петиционерами, Парламент, даже не спросив, как того требовал обычай, мнения Общинного совета, аннулировал собственный ордонанс, потрясенный Совет заявил, что если деспотическая воля армии смогла заставить Парламент отменить такой акт, как Ордонанс о милиции, то у граждан Сити есть все основания опасаться, как бы Парламент не аннулировал ордонансы, касающиеся обеспечения денежных займов или распродажи епископских и церковных земель, или любые другие акты, гарантирующие имущественные права подданных. А потому Совет велел составить от имени Сити петицию, каковую должны были подать два шерифа и еще несколько назначенных Советом для этой цели особ. Но прежде них к Парламенту явились тысячи лондонских учеников и других молодых людей с собственными петициями, в коих заявлялось, что начальство над милицией есть неотъемлемое право граждан Сити, принадлежащее им в силу нескольких хартий, утвержденных Парламентом; что ради его защиты они рисковали своими жизнями с не меньшей смелостью и готовностью, чем армия, в потому они требуют, чтобы парламентский ордонанс от 4 мая, принятый с их согласия, оставался нерушимым. Вначале они подали свою петицию в Палату пэров, которые немедленно отменили последний, июльский, ордонанс на сей счет, подтвердили прежний, майский, и направили его общинам, а те не осмелились не дать на него согласия: ученики вели себя чрезвычайно дерзко, не позволяли коммонерам запереть дверь, а некоторые даже ворвались в Палату. Таким образом, ордонанс, принятый по требованию армии, был отменен, майский же ордонанс утвержден заново, после чего Парламент тотчас же объявил перерыв в своих заседаниях до пятницы: члены его желали получить несколько свободных дней, чтобы обдумать, как им теперь следует действовать и как они могли бы предотвратить подобного рода буйства и насилия в будущем. Армия быстро узнала об этих поразительных событиях, и ее главнокомандующий написал из Бедфорда весьма резкое письмо, в котором напомнил, как любезно исполнила армия желание Палат и отступила от Лондона, в предположении, что Парламенту достанет собственной власти, чтобы уберечь себя от любых грубостей и насилий со стороны народа, чего, как это стало теперь очевидно, он не сумел сделать, ибо в прошлый понедельник явившаяся из Сити буйная толпа, подстрекаемая некоторыми членами Общинного совета и другими облеченными властью гражданами, учинила беспримерное нарушение парламентских привилегий, совершив тем самым ужасное и чудовищное деяние, которое, если за ним не последует, в назидание всем остальным, суровая кара, неизбежно приведет страну к полной анархии. Армия считает, продолжал Ферфакс, что именно на нее падет ответственность перед королевством, если это неслыханное бесчинство, столь вопиющим образом ставящее под угрозу умиротворение Англии и оказание помощи Ирландии, не будет тщательно расследовано, а виновных в нем не постигнет скорое и справедливое возмездие. В пятницу, когда закончился перерыв