История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

офицеры армии встретили обоих спикеров и прибывших с ними членов словно ангелов небесных, посланных ради их блага — оказали им все мыслимые почести, изъявили готовность беспрекословно им повиноваться как английскому Парламенту и пообещали, что либо восстановят их во всей полноте прежней власти, либо сами погибнут при этой попытке. Офицеры убедительно просили своего главнокомандующего разместить гостей со всяческим удобством, приставили к ним, радея об их безопасности, охрану и заверили, что не посмеют принять какого-либо решения без их согласия; гости же, добившиеся таких успехов во всех прежних своих предприятиях, оказались слишком скромными людьми, и им даже в голову не приходило, что теперь они могут поступать неправильно. Не теряя времени, принялись за осуществление своего замысла восстановить Парламент в Вестминстере, но, обнаружив, что прочие члены продолжают там заседать с соблюдением всех законных форм, а Сити отнюдь не падает духом, они приостановили свой марш и затем вели себя смирно, рассчитывая, видимо, прийти к какому-то соглашению с другой стороной, для чего каждый день направляли послания лорд-мэру, олдерменам и Общинному совету (на заседавших в Вестминстере они совершенно не обращали внимания). Армию же они расквартировали близ Брентфорда, Ханслоу, Твиттенема и соседних деревень, нисколько при этом не препятствуя регулярному подвозу провианта в Лондон и не совершая ничего такого, что могло бы вызвать неудовольствие или раздражение в Сити; и, следует признать, в армии в армии поддерживалась тогда столь превосходная дисциплина, что никто не мог пожаловаться на причиненный солдатами ущерб или на какое-либо оскорбление словом или действием с их стороны. Тем не менее, в эти спокойные дни вожди армии послали полковника Рейнсборо с бригадой кавалерии и пехоты и при пушках, в Гемптон-Корт, велев ему занять Саутворк, а также укрепления, прикрывавшие с этой стороны Лондонский мост, Он выполнил приказ без лишнего шума и настолько удачно, что после ночного марша овладел без малейшего сопротивления не только Саутворком, но и всеми фортами и укреплениями, долженствовавшими служить защитой для этого предместья: сидевшие в них солдаты дружески пожали руки солдатам, явившимся извне, и отказались повиноваться собственным командирам, так что Сити, где даже не догадывались, что армия затевает нечто подобное, наутро обнаружил, что эти подступы к Лондону находятся в полной власти неприятеля — чьи атаки Общинный совет ожидал и готовился отражать с другой стороны, будучи уверен, что Саутворк защищен надежнее, чем любые из городских ворот.

Это событие сразило граждан Сити наповал, положив конец всем прежним планам обороны и заставив их думать совершенно о другом — как бы теперь умиротворить тех, кого они уже успели так сильно оскорбить и рассердить, и как уберечь город от грабежа и ярости разгневанной армии. Всегдашние ее сторонники, которые еще недавно сидели, запершись в своих домах, и не решались, из страха перед народом, ходить по улицам, теперь смело появлялись среди своих сограждан и участвовали в их совещаниях, где доказывали, что король и армия обо всем договорились, что обе Палаты теперь заодно с армией, а следовательно, сопротивляться армии значило бы ныне выступать против короля и Парламента, приводя их в не меньшую ярость, чем армию. Под влиянием столь самоуверенных речей и хитрых внушений со стороны тех, с кем еще три дня назад граждане Сити не стали бы разговаривать и чьи слова не приняли бы тогда всерьез — или скорее под действием овладевших ими самими смятения и замешательства, Общинный совет направил к главнокомандующему депутацию из шести олдерменов и шести коммонеров, которые с горечью пожаловались на то, что Сити, никогда и ни в чем не противившийся Парламенту, находится теперь на подозрении, и попросили главнокомандующего воздержаться от любых действий, способных подать повод к новой войне. Но главнокомандующий, не обратив особого внимания на это послание и еще меньше уважив посланников, продолжал медленно продвигаться к Сити. Тогда члены Совета направили ему смиренное послание, в котором говорилось, что поскольку причиной, побудившей главнокомандующего так близко подступить к Лондону, является, как они понимают, желание восстановить и утвердить членов Парламента (лордов и коммонеров) в их праве и привилегии безопасно заседать в своих Палатах (чему Сити готов всеми силами споспешествовать), то они всепокорнейше его просят соблаговолить послать такой охранный отряд из пехоты и кавалерии, какой он сочтет достаточным для подобной цели; что все укрепления и проходы в них будут открыты для этих войск; и что сами они исполнят любой приказ, который его превосходительству угодно будет отдать. Единственное, чем ответил на это Ферфакс, было требование немедленно сдать ему все укрепления к западу от Сити (прочие фортификации, как было сказано выше, уже находились в руках Рейнсборо и других офицеров). Получив это послание, Общинный совет, заседавший без перерыва день и ночь, поспешил заверить главнокомандующего, что покорно подчинится его распоряжению; и что отныне он полагается на его честное слово как на единственную (после Всемогущего Господа) гарантию своей защиты и безопасности. А потому Общинный совет приказал своей милиции забрать с собой все пушки и немедленно оставить линию укреплений и форты, а главнокомандующий назначил для них охрану из собственных войск. В Гайд-парке Ферфакса встретили мэр и олдермены; почтительно поздравив главнокомандующего с прибытием в Лондон, они смиренно просили их простить, если, из самых лучших побуждений и в искреннем стремлении к миру, они сделали что-нибудь не так; после чего, в знак преданности и глубокого уважения, мэр от имени Сити поднес главнокомандующему большую золотую чашу, но сохранявший угрюмый вид Ферфакс отказался ее принять и без особых церемоний распрощался с ними.

Сам же Ферфакс находился рядом с обоими спикерами; он лично препроводил их и бывших с ними членов в Палаты, где заседали в тот момент остальные лорды и коммонеры; и как только туда вошли эти, как их еще недавно называли, «беглецы» и «бунтовщики», прежние спикеры заняли свои места и приступили к исполнению своих обязанностей, как будто никуда не удалялись. Первым же делом они призвали к себе главнокомандующего, после чего каждый спикер, от имени своей Палаты, в пространных выражениях изъявил ему признательность за великие его благодеяния и поблагодарил за то, что он предоставил защиту их особам и отстоял привилегии Парламента. Затем Палаты постановили, что отъезд их членов в армию, их пребывание там и меры самой армии правильны и законны; а некоторое время спустя приняли еще одно постановление — о том, что все, сделанное в Палатах после их ухода, противно парламентским привилегиям, незаконно, недействительно и не имеет силы. После этого Парламент объявил перерыв в своих заседаниях до