Центурионы - Жан Лартеги

В его характеристиках всегда были фразы: «Сильная личность. Способен как на подвиг, так и на преступление». Но он редко совершал проступки, чаще — наоборот.

— Не бойтесь, — сказал ей Пиньер.

Но он никогда не умел контролировать свой голос.

— Оставьте меня в покое, — крикнула она, — уходите!

Все в автобусе обернулись, чтобы посмотреть на них, включая водителя, который при этом чуть не съехал в кювет.

— Я скажу отцу.

Пиньер, который начал выходить из себя и чувствовал, что выставляет себя дураком, грубо ответил:

— К чёрту твоего отца.

— Мой отец — доктор Фу-Тинь, он друг верховного комиссара[22], который часто приглашает его для консультации…

Он заметил у неё по бриллиантику в мочке каждого уха.

У девушки перехватило дыхание. Она порылась в сумочке.

— У меня есть самый свежий пропуск — посмотрите, вы сами можете убедиться — подписанный верховным комиссаром. И если вас это интересует, я на самом деле гражданка Франции…

— Я только хотел поговорить с вами…

Она оглядела его с головы до ног:

— Такие, как вы, умеют говорить только руками, ступайте и найдите себе другое место.

— Простите.

Он выполнил её желание, пока все вокруг хихикали.

В Лай-Тхьеу девушка вышла из автобуса вместе с ним. Там её ждала одетая в чёрное старая ассам, которая понесла её книги.

Лейтенант навёл справки: девушка, которую все называли Ми-Уа[23], была единственной дочерью доктора Фу-Тиня — офицера Ордена Почётного легиона, — который, как говорили, был порядочным человеком, очень влиятельным и всем сердцем поддерживал французов.

Ми-Уа была воспитана в Далате монахинями монастыря Нотр-дам-дез-Уазо и теперь училась на первом курсе Сайгонского университета — насколько было известно, мужчины в её жизни не было.

Пиньер скоро совсем забыл о девушке. Теракты достигли пика, и, допрашивая пленного, командир сектора обнаружил, что большая часть оружия и взрывчатки попала в Лай-Тхьеу через лес, а оттуда была отправлена в Сайгон.

Пиньеру доводилось заниматься терроризмом во Франции. Ему осталось только опереться на свои воспоминания, методы, которые он сам использовал для доставки оружия, и в четырёх отдельных случаях он перехватывал предметы оснащения, перевозимые водителями грузовиков с плантаций или пешими кули. Гранаты прятали среди куч риса или даже внутри рыбы.

Вот тогда он снова увидел Ми-Уа. Однажды утром она прошла мимо почтового отделения, одетая в белое, а за ней следовала её чёрная ассам. Он коротко отсалютовал ей, на что она ответила насмешливой улыбкой. В тот же вечер он пошёл сказать ей пару слов. На следующий день он ждал её на автобусной остановке. Ассам не появилась, и он проводил девушку домой, неся для неё книги.

Она спросила о его жизни, и он рассказал о своих школьных годах. Они обнаружили, что оба предпочитают Ламартина Виктору Гюго. Он отважился пригласить её поужинать в Сайгоне — потом отвёз бы её домой на своем джипе. Она согласилась без всяких затей. Кажется, её отец, — с удивлением подумал он, — предоставил ей как-то уж слишком много свободы. Но, возможно, французское гражданство привело его к либерализму.

В ресторане «Вье-Мулен», возле моста Дакао, она была то насмешливой, то ласковой, то кокетничала, а на террасе отеля «Ким-Лонг», куда они ходили танцевать, её тоненькое тело прижималось к его телу. За каждым столиком шептались при виде стройной вьетнамской девушки, почти утонувшей в объятиях большого рыжеволосого варвара.

На обратном пути, в джипе, Ми-Уа позволила ему поцеловать себя. Она чмокнула его в губы, как птичка, клюющая зерно. И не возражала против того, чтобы вернуться с ним в его комнату. Их первые объятия оказались сплошным разочарованием. Пассивная и отстранённая, она лежала без всякой реакции, лишь чуть вскрикивая, когда он был с ней груб. Сам он чувствовал себя неуклюжим и смущённым — до сих пор он общался исключительно с конгай и думал только о собственном удовольствии.

Но после того как она уснула, он долго лежал под москитной сеткой размышляя над её обнажённым телом, таким обнажённым, какой может быть только азиатка, и для него эта золотистая девушка была одним из тех подарков, которые Золотые короли древности предлагали варварам-захватчикам в знак уважения к их могуществу.

У Ми-Уа вошло в привычку каждый вечер встречаться с лейтенантом в его комнате и оставаться там до утра.

Неделю спустя сезон дождей начался жестоким штормом. Пиньер ласкал её бесчувственное тело, и его желание смешивалось с яростью оттого, что он был так близко к этой гладкой юной плоти, которая никогда не трепетала. Сильный дождь сменился настоящей стеной дождя, порыв ветра приподнял москитную сетку, и внезапно он почувствовал, как Ми-Уа ожила. Её острые ногти впились ему в плечо, тонкая тростинка тела попыталась ускользнуть от него, затем прижалась ещё теснее, и девушка тихонько всхлипнула. Когда всё закончилось, она продолжала цепляться за него, и впервые именно она вызвала его желание. Совершенно изменившимся голосом, в котором удивление смешивалось с нежностью и робостью, она спросила:

— Как твоё имя?

— Серж.

До сих пор она не удосужилась выяснить это.

Ми-Уа бросила университет и переехала жить к нему. Одетая в чёрное ассам переехала в соседний дом, и с тех пор Пиньер перестал обедать в столовой со своими товарищами.

В этот период, когда число терактов в Сайгоне только возросло, отделению Пиньера не повезло, и ему не удалось перехватить ни одного конвоя с оружием. Тем не менее, все разведданные сходились в одном: Вьетминь всё ещё пользовался дорогой Лай-Тхьеу.

Однажды вечером, после ужина, Ми-Уа сказала лейтенанту:

— Серж, мне приказали убить тебя сегодня. Не волнуйся: ты же знаешь, что теперь я никогда не смогу этого сделать. В час дня пост будет атакован, чтобы через него мог проехать грузовик, нагруженный взрывчаткой, оружием и листовками. Прежде чем начнётся атака, я должна устранить тебя. Последние два года я принадлежала к Нам-Бо — организации Вьетминя. Это они приказали мне лечь с тобой в постель, ты слишком преуспел в обнаружении нашего оружия. Я так и сделала и сперва ненавидела это. Потом была та ночь, когда начались дожди… Иди и предупреди своих людей.

Нападение произошло ровно в час ночи. Вьетминьцы были отбиты с тяжёлыми потерями, а их грузовик — взорван.

Пока шло сражение Ми-Уа тихо сидела на краю походной кровати, не двигаясь, и когда её возлюбленный вернулся весь в поту и забрызганный кровью её соотечественников, удовольствие, которому она с ним предавалась,