Преступный выстрел - Игорь Дмитриевич Скорин

водоемов — несвоевременный паводок. Я наблюдаю за уровнем воды уже много лет. Ежегодно электростанции дают большую воду, не сообразуясь со сроками нереста. Как-то поехала смотреть прохождение рыбы и, знаете, в одном заливе наблюдала страшную картину: пришел на нерестилище судак, а воды мало, и рыбины лезли на берег, чтобы добраться до низинки — места, где они нерестились, а эта низинка не залита водой. Вот мои заметки, — Киселева раскрыла блокнот и стала читать: — «6 мая уровень воды на контрольной отметке был 249 сантиметров, за двенадцать дней он достиг 790 сантиметров, то есть вода поднялась на пять метров и сорок один сантиметр. А с 18 мая вода стала падать и к 10 июня, то есть за двадцать дней, упала до 313 сантиметров. Очень много выметанной на нерестилищах икры осталось на сухом месте и просто-напросто погибло». Раньше паводок стоял месяц и больше, за это время рыба успевала отнереститься, — продолжала Любовь Ивановна. — Через пять-шесть дней из икры образовывались личинки, а еще через восемь-десять дней они превращались в мальков, которые успевали окрепнуть и скатывались в большую проточную воду уже вполне жизнеспособными. Теперь же при таком резком понижении уровня воды гибнет очень много икры, личинок и слабого малька, главным образом частиковых рыб. Поэтому частиковых и стало значительно меньше. Стада осетровых не уменьшаются, о чем можно судить и по объему добычи, и по контрольным отловам. Здесь дело в том, что наши рыбозаводы искусственно разводят огромное количество осетрят, севрюжат и белужат. А вот с разведением частиковых дело обстоит хуже. Я думаю, что никакое искусственное воспроизводство этой рыбы не может сравниться с естественным. Но наше начальство никак не договорится с энергетиками, и воды в нужное время нет. — Любовь Ивановна как-то неуверенно, словно на всякий случай, обронила: — Может быть, печать поможет?

— Кроме санитарного надзора и ихтиологических мероприятий, наша важнейшая задача — это, конечно, рыбоохрана, борьба с браконьерством, — продолжал беседу Иван Лукич. — А браконьеры у нас разные. Одни норовят наловить рыбы побольше, все равно какой. Другие охотятся только за осетровыми. Тут и икра, и балык. Много осетровых гибнет от варварских снастей, применяемых браконьерами. Снасть такая: крючок из толстой стальной проволоки, большой, длиной сантиметров пятнадцать, остро заточенный, мягким шнуром привязывается к толстой капроновой веревке. Их, крючков этих, на одну снасть цепляют по сто — сто пятьдесят штук и опускают на дно так, что они барьером висят над самым грунтом. Осетр плывет по дну, цепляется за один крючок, начинает биться, и в него впиваются другие крючки. Много раненой рыбы срывается и гибнет. Мы тралим такие снасти, снимаем якорями, но снасти возьмем, а хозяина найти не удается. Хорошо, если захватим браконьера, когда он вытаскивает рыбу или ставит крючки. Часто бывает — обнаруживаем в лодке осетра или белугу, оформляем изъятие, а на суде нарушитель заявляет, что рыбу нашел, отделывается штрафом, и снова за крючки.

Слушая Гужвина, я вспомнил «Царь-рыбу» Виктора Астафьева — великолепное произведение, в котором говорится о взаимоотношениях человека с природой. Рассказав о том, что представляет собой браконьерская добыча красной рыбы самоловами (это приблизительно такая же снасть, которую описал Иван Лукич), автор продолжает:

«Сколько рыбы накалывается, рвет себя, уходит в муках умирать или мыкать инвалидный век — никто не ведает. Рыбаки как-то проговорились — верная половина. Но и та рыба, которая уцепилась, сильно испоротая, замученная водой, скоро отдает богу душу. Уснувшая же на крючке рыбина, особенно стерлядь и осетр, непригодна в еду — какая-то белая личинка заводится и размножается в жирном теле красной рыбы...

Уснувшую на удах рыбу прежде увозили на берег, закапывали, но раз ловля стала нечистой, рваческой, скорее дохлятину за борт, чтоб рыбнадзор не застукал. Плывет рыба, болтается на волнах, кружится в улове, приметно белея брюхом. Хорошо, если чайки, крысы или вороны успеют слопать ее. Проходимцы, пьяницы и просто тупые мародеры продают снулую рыбу. Загляни, покупатель, в жабры рыбине и, коли жабры угольно-черны иль с ядовито-синим отливом — дай рыбиной по харе продавцу и скажи: «Сам ешь, сволочь!»

— У браконьеров много различных способов добыть рыбу, — продолжал Гужвин. — Но боремся с ними нещадно. Накладываем штрафы, предъявляем иски в возмещение ущерба... Борьба тяжелая, опасная. Порой даже без конфликтов с браконьерами бывают несчастья. Вот, например, в марте 1984 года отправил я оперативную группу на розыск браконьерских снастей — их ведь у нас и зимой ставят. Поехали вшестером на машине по льду. Накануне дорога была нормальной, свободно держала машину. А тут не выдержала. И вся группа с машиной оказалась подо льдом. Трое спаслись, а трое погибли: два наших инспектора — Гулевский Павел Александрович и Суровцев Александр Васильевич и еще общественный инспектор Корсунов Александр Михайлович... — Гужвин нервно вытряхнул из пачки сигарету, ломая спички, закурил, взглянул в окно и окликнул проходившего мимо человека:

— Смирнов, зайди. — Повернувшись ко мне, пояснил: — Сейчас я вас познакомлю с одним из тех троих, кто выбрались из машины.

В кабинет вошел невысокий сухощавый мужчина, загорелый, обветренный, и остановился у порога. По лицу его трудно было определить возраст. Он приятельски поздоровался с областным инспектором, приехавшим вместе со мной. Бурлаков заулыбался:

— Проходи, садись, Александр Дмитриевич, знакомься с товарищем. Он нашими делами интересуется. Да расскажи, как ты тогда, в марте, на свет заново родился.

— А чего рассказывать, — начал Смирнов нехотя, криво улыбаясь. — В прокуратуре рассказывал, в управлении. История не сильно веселая. Выплыть-то я выплыл, а на лед никак не выберусь. Водой его из полыньи залило, стал скользким. Схвачусь за кромку, а руки съезжают, и течение тащит вниз. Спасибо, Пичугин Сергей, наш инспектор, он выбрался первым, бросил на кромку льда свою меховую куртку и на ней меня вытащил...

«Трудная работа у рыбинспектора, — думал я. — В дождь, в слякоть — все на воде, в стужу на льду. А хапуги порой отчаянные... Рыба — это ведь деньги. Ловят не для себя — на продажу. А икра — это уже способ солидного обогащения. Продают тут же, на берегу, из-под полы — тридцатка за килограмм, а если вывезти подальше, то и в два раза дороже». Гужвин и Смирнов, видимо, уловили нить моих размышлений. Иван Лукич снова закурил.

— Трудно инспекторам, — подтвердил он. — Я посылаю их группами. Даю катер, к нему они цепляют на буксир свои лодки и плывут втроем,