Нравственный прогресс в темные времена. Этика для XXI века - Маркус Габриэль

Ницше лишь считает, что не только наши действия, но и все моральные ценностные суждения исполняют совсем иную функцию, нежели выражение морального мышления. Он полагает, что за всякой моральной ценностью стоит стратегия, инструментальная или тактическая ценность.

Выскажем его, это новое требование: нам необходима критика моральных ценностей, сама ценность этих ценностей должна быть однажды поставлена под вопрос, — а для этого необходимо знание условий и обстоятельств, из которых они произросли, среди которых они развивались и изменялись (мораль как следствие, как симптом, как маска, как тартюфство, как болезнь, как недоразумение; но также и мораль как причина, как снадобье, как стимул, как препятствие, как яд), — знание, которое отсутствовало до сих пор и в котором даже не было нужды. Ценность этих «ценностей» принимали за данность, за факт, за нечто проблематически неприкосновенное; до сих пор ни капельки не сомневались и не колебались в том, чтобы оценивать «доброго» по более высоким ставкам, чем «злого», более высоким в смысле всего содействующего, полезного, плодотворного с точки зрения человека вообще (включая и будущее человека). Как? а если бы истиной было обратное? Как? а если бы в «добром» лежал симптом упадка, равным образом опасность, соблазн, яд, наркотик, посредством которого настоящее, скажем, представало бы нахлебником будущего?[97]

Разумеется, в этом пассаже Ницше всюду допускает много больших и малых логических ошибок, которые все являются формой эквивокации. Он просто смешивает экономический и моральный смысл слова «ценность». Экономическая ценность — это результат торга или же более широких и сложных процессов измерения. Цены на недвижимость определяются предложением, спросом, экономической политикой, покупательной способностью потенциальных клиентов, привлекательностью расположения, качеством земли, планом застройки города и многими другими параметрами. Но сам по себе объект недвижимости не обладает никакой определенной ценностью, которую можно было бы измерить в евро. Цена определяется всеми этими элементами, которые постоянно колеблются, что, в свою очередь, ведет к спекуляциям на рынке недвижимости и государственным мерам по его регулированию.

Но моральная ценность по сути своей не может служить предметом торга. То, что пытки младенцев (как и в целом пытки, но в случае с младенцами для большинства это еще очевиднее) есть зло, не является результатом сложных торгов, это всегда было так. Всегда, когда кто-то мучил младенцев, мучитель, осознанно или нет, совершал большую моральную ошибку.

Здесь можно было бы спросить, кто постановил, что пытать детей нельзя, ведь в прошлом (например, в процессах над ведьмами) их пытали и, к сожалению, пытают и в настоящем (например, в сирийских пыточных). В этом вопросе скрывается ошибка в рассуждении. Факты существуют независимо от постановлений. Никто не постановил, что существует Луна или что наши организмы состоят из клеток. Люди в действительности не могут влиять на объективно существующие ценностные рамки, мы можем их лишь познавать. Хотя они и не являются фактами природы, это не означает, что мы можем переосмыслить и изменить их. Мнение большинства ничего не говорит о том, истинны они или ложны, так как и большинство людей может ошибаться. Мнение не является истинным или ложным оттого, что много кто его разделяет — именно это нужно снова и снова уяснять себе в цифровую эпоху фейковых новостей и новейших, крайне изощренных форм манипуляции и пропаганды [98].

Действие моральных требований не возникает оттого, что Бог или же группа людей, эволюция или всеобщий человеческий разум установили их. Действие моральных требований скорее обосновывается ими самими. Именно это и значит признать, что существуют моральные факты, которые нельзя свести к чему-то еще, будь то мнения большинства, божественные заповеди, эволюционные преимущества в адаптации или конкурентные преимущества альтруистического поведения, измеримые методами поведенческой экономики.

То, что нечто является морально добрым или морально злым, не должно замечаться всеми причастными. Можно совершить что-то злое, не заметив этого, что является важным аспектом климатического кризиса и морально неприемлемых эксцессов глобального капитализма и его систем эксплуатации. Разумеется, сложно себе представить, что можно совершить радикальное зло, не зная, что оно является злом. Тот, кто пытает или казнит человека, знает, что связанные с этим действия неприемлемы, но ради предположительно высшей цели идет на них.

Проблема как раз в том, что можно совершать радикальное зло и одновременно знать, что оно является радикальным злом. Для большинства из нас невообразимо, как все морально-психологически выглядело в концентрационных лагерях в глазах преступников, и здесь я не хотел бы даже примерно попытаться это понять. Разумеется, нужно исходить из того, что были и есть настоящие садисты, люди, совершавшие радикальное зло, полностью осознавая свою ответственность за это.

Ценностный нигилизм, как и нигилизм вообще, рушится оттого, что он просто не соответствует действительности. Фатальным заблуждением является вера, что существует или является действительным лишь то, что поддается естественно-научным измерениям, а все остальное есть свободное изобретение человеческого духа, которому в действительности ничего не соответствует. Абсурдность этого видна уже по тому, что тезис о существовании изобретений человеческого духа сам возникает не на основе естественно-научных измерений и поэтому, если его рассмотреть с его же точки зрения, является свободным изобретением человеческого духа, которому в действительности ничего не соответствует.

Глава 2

Почему моральные факты есть, а моральных дилемм нет

Когда мы должны принимать трудные этические решения, ситуация обычно оказывается неясной. Особенно это касается людей в морально непростых и ответственных профессиях, таких как врачей, директоров клиник и политиков. Кризис коронавируса продемонстрировал это со всей отчетливостью в некоторых странах. Если всех спасти нельзя, так как система здравоохранения не готова к пандемии, нужно решать, кому жить, а кому в итоге придется умереть — такие решения вызывают травму у многих людей.

Эта кризисная ситуация лишь показывает то, что и так всюду имеет место. Ведь ресурсы на нашей планете скудны и контролируются интернациональной политикой и глобальными производственными цепочками обществ всеобщего благоденствия. Рынки, основывающиеся на идее конкуренции, постоянно решают вопросы жизни и смерти, равно как и частично непроницаемые, но установленные случайно границы национальных государств, стремящихся обеспечить себе преимущества перед своими соседями. И все мы в рамках своего потребительского поведения, как и своих совершенно бытовых установок в отношении других людей, принимаем морально нагруженные решения, к которым мы, разумеется, привыкли, так что они не кажутся нам такими уж серьезными.

Наша сложная глобальная ситуация, видимо, ведет к