Былички и бывальщины. Старозаветные рассказы, записанные в Прикамье - Константин Эдуардович Шумов

за приступом. Жена хотела сходить с ним за словами. Стала одевать, он и отдал душу. Перед смертью сказал, что брагу выпил. Тешша потом призналась, что брагу от колдуньи принесла. Колдунья после его смерти напилась. Идет мимо их дома и говорит: «Вы говорите, что я его испортила. Если это так, пусть я сегодня умру, если нет, пусть у вас дом сгорит». Утром встала жена, а у той внук прибежал и говорит: «Бабушка умерла». Значит, правда, она испортила. Ее, когда хоронили, даже не открывали — черти всю задавили за то, что похвалилась. (7)

224. Вот мама говорила: раньше-то колдунов много разоблачали. Так она говорила, если человека уже испортили раз, то колдун не может мимо человека-то пройти, ему надо его обязательно еще испортить. Его тянет само по себе. Он, грит, больной делается. Я вот щас часто по хлеб приду, вот котора старуха меня не знает, идет, мне в грудь тычет. Я как дам: «Ты чё меня тычешь? Я тебя не знаю, ты меня не знаешь». — «Дак мне надо с тобой говорить». — «Говори». — «Я не знаю, как тебя зовут». Я грю: «Не знаешь, как зовут, можешь назвать гражданка или как, а ты меня зачем в грудь-то тычешь?» Я уж сколько раз ругалась с такими-то. Словно ни раз меня не видела, а вот чё-то найдет дело, меня в грудь ткнет. У меня грудь щас и болит. Я шибко колдунов боюся. Теперь некому лечить-то, раньше есть кому было, а теперь некому. (8)

225. Никогда я не думала, что мне по соседству попадется колдун. Болела я, все болит. Пошла в баню. Вымылась, сижу на табуретке. Запела, перепелась, по-собачьи залаела — хоть бы выпила, так нет. Стала плясать. Ноги болят, а я пляшу. Пришла соседка, спрашивает: «Федоровна, что это ты пляшешь?» Села, заревела, переревелась, переохалась вся, успокоилась. Батюшка тут есть — я его батюшком зову, — он все говорит: «Я вот такой маленький человек, а сила несметная. Я схвачу кого угодно — могу задушить!» И как-то летом я лежу на диване. Приходит, спрашивает: «Ну как, дядя Егор, здоровье? Как тетя Нюра?» А дед ему отвечает: «Слушай, Володя! Ты сделал, ты и разделай! Пускай не мучается». Он не обиделся на меня, не говорил, что я его оклеветала. (66)

226. Вот один рассказывал. Охотился, грит, я, встретился с соседом, а тот из той деревни, а этот из другой. Встретилися, посидели, грит, на пенечке, покурили, он пошел, я пошел. Я, грит, сорок раз выстрелил, патронов сорок штук было, белку стрелял, стрелял, не мог убить. И бросил, грит, все и пошел домой, пустой пришел. Потом, грит, ну чё? — ружье хоть бросай теперь, негодное ружье. Какой-то был в Раскате старик. Я-де прихожу к этому старику: «Я к те с делом пришел», — «Я знаю», — он-де говорит. «У меня-де ружье не стреляет». Он-де ничё не делал мне с ружьем и ружьеце у меня не видел и говорит: «Иди домой, он к тебе придет и ружье в угол поставит свое, этот мужик». Так и вышло. А тот старик на охоту больше не ходил и ружье продал. Вот чё-то знает, видно, есть люди. (11)

227. Заехали мы на паром летом на лошадях, я заехал, она за мной заехала, ну а там же на пароме паромщик, который им командует. Она, значит, паромщика не спросила, отвязала от причала паром, мне говорит: «Давай тянем, переезжам!» Ну раз тянуть, так тянуть, я еще молодой был углан, я тяну, помогаю ей. Ну, переехали. Я свою лошадь понудил, выехал на берег. С берегу тут угорчик. Я выехал, стою, ее поджидаю, ну она за мной поехала. Выехала, у ей лошадь дошла до моей лошади, и — наперед пятками, наперед пятками — телегу спетила, все до воды. Она опять испужат ее, лошадь опять дошла до моей телеги, оттудав опять петься, петься наперед пятками, опять до воды спетилася. Не идет лошадь и всё. Я потом ей говорю: «Паромщик-от чё-ко над твоей лошадью исделал. Иди его угости чем-то. Может, у тя шаньги есть?» — «Есть». — «Ну вот иди угости». Ну она пошла паромщику отдала шаньги. Поехала, лошадь пошла. (59)

228. Есть у нас колдуны, где же их нет-то? Вот и у вас в городе поди есть? Нашего Григорий зовут. Если кто его разозлит, дак он не прощает. Робил он у одного, а тот ему не заплатил, чё ли. Дак он так сделал, что тот мужик, хозяин, лошадь свою не видит, а остальные видят все. Или еще с одним хозяином разругался, и тот теленка своего перестал видеть. Люди видят, а он нет. (63)

229. Так вот, в одной деревне мужик жил, так он гипнозом обладал. Посреди деревни бревно лежало, вот мужик барину и говорит: «Если дашь целковый, так я сквозь бревно пролезу». Барин и пообещал ему дать целковый. Вот мужик в бревне будто лезет, все думают, что он там, а он-то всех гипнозом замудрил. А тут сено один вез. Гипнотизер поздоровался, а тот не больно ласково ответил да еще и крикнул: «Чё вы, дураки, на него глазеете?» А гипнотизер-то в ответ, значит: «Орешь, а у самого сено горит!» Ну мужик перепугался, сбрую всю изрубил, а все остальные ведра похватали и давай сухую-то траву заливать. Так и испортили сено. (128)

230. У одних была свадьба. Мужики что-то расспорились. Один и говорит: «Я щас сделаю, чтобы лодка плыла по полу, по воде». Мужики-то все: «Неправда, да не бывает так!» А тот гипнозом всех сделал, и вот будто вода прибывает, море, море вокруг. Все туфли поскидали, сами — кто куда. Мужик смеется: «Какая же неправда?» Туфли все плывут, перемешались. И тут он так сделал, что воды не стало, сухо, как не бывало ничего, а туфли-то все кучей перемешались. (128)

231. Сказывают, ведьму не пригласили на свадьбу. А она хотела пойти и обратилась в свинью. Вот свадьба-то идет, вдруг видят: по подворью свинья бегает и визжит. Парни взяли жерди из забора и давай свинью гонять. Гоняли ее, били, а она не убегает, а потом исчезла. А наутро, говорят, бабка-колдунья вся избитая лежит. А бить-то ее никто не бил. (30)

232. Была бабка одна, Долганиха. Вот кому она попадет на дороге, тому не повезет. Сказывают, Долганиха шла с коромыслом и встретила девку. Девка грит, что Долганиха