Фарангис - Махназ Фаттахи

– Двигайся! Если увижу, что делаешь лишние движения, нажму на курок! – угрожала я, говоря то по-персидски, то на курдском.

Испуганный солдат, все еще потрясенно смотревший на труп своего сослуживца, поднялся и медленно зашагал. Я вела его впереди себя, то и дело толкая дулом ружья.

– Фарангис, прошу тебя, оставь его. Могут прийти другие, и мы уже не сможем спастись… – уговаривал меня отец.

В ответ я лишь с уверенностью и резкостью молча посмотрела на отца, и он больше не стал меня отговаривать.

В начале пути я то и дело оборачивалась и осматривалась по сторонам, чтобы убедиться, что за нами нет погони. Своего пленного, который время от времени что-то говорил на арабском, я безжалостно вела в гору. По его интонации и испуганному виду было понятно, что он молит о пощаде, но, помня обо всех наших погибших, я была непреклонна в своем решении не освобождать его. Напротив, от злости, которая меня обуяла, я, казалось, готова была придушить этого высокого и худощавого иракца голыми руками.

На горе нас встретили с удивлением и возмущением, дети, увидев пленного солдата, начали плакать, а моя мать, заметив у меня в руках ружье, закричала:

– Зачем ты привела его сюда? Он принесет нам одни проблемы! Что ты наделала?! За ним вернутся, и нас всех убьют!

Все остальные бойко поддерживали позицию мамы.

– Фарангис, – обратилась ко мне Лейла. – Что ты с ним сделала? Почему у него кровь? Освободи его.

Поведение односельчан обидело меня: кто-то жалел пленного, а кто-то очень боялся возможных смертельных последствий, к которым могло привести его присутствие среди нас.

– Не могу поверить! Неужели вы жалеете их? – возмущалась я. – Мы не должны испытывать ни капли жалости к ним, ведь это они убили наших близких! Это по их вине мы вынуждены бежать из собственных домов!

– Хвала Всевышнему за все, что у нас есть! Фарангис поступила правильно! – поддержала меня жена дяди. – Замолчите! Чего вы боитесь? Вместо того, чтобы поблагодарить и похвалить Фарангис, вы все ополчились на нее!

– Что ты говоришь? – обратился к ней отец, все еще обеспокоенный всем, что произошло. – На нас теперь лежит грех. Дело не только в этом пленном, Фарангис убила еще одного солдата, труп которого до сих пор лежит в реке.

От обиды, которую я испытывала в душе, от слов родителей, которые меня не поддерживали, у меня, казалось, полыхало сердце.

– Клянусь! – продолжала я. – Была бы моя воля, я бы их всех перебила! Это они убили наших родственников, выгнали нас из домов и сделали несчастными! Представьте, что бы они сделали со всеми нами! Слушайте меня внимательно… Это наш пленник, и я лично отвечаю за него. Поэтому прошу вас не беспокоиться и ничего не предпринимать, я сама сделаю все, что необходимо.

Услышав мои слова, односельчане, столпившиеся вокруг пленного, немного успокоились и стали расходиться, а я тем временем отвела солдата в сторону и посадила у одной из скал.

– Если ты только шелохнешься, я убью тебя так же, как твоего друга! Понял меня?

Мне показалось, что он понял, о чем я говорю, так как молча смотрел на меня и не двигался.

Оставив пленного, я отошла к краю скалы, чтобы перевести дыхание и немного успокоиться, глядя с высоты на наше селение, на наши земли, кладбище… Как много произошло за такое короткое время… От осознания всего случившегося у меня закружилась голова, и я сказала про себя:

«Ради вас, погибших, я готова убить их всех и отдать в жертву свою собственную жизнь…».

Я обернулась на голос солдата, который к тому времени сидел у скалы среди людей, столпившихся вокруг него. Он повторял:

– Ма! Ма!

Я не знала, что означает это слово, но догадалась, что ему хочется пить, так как он указывал взглядом на бочонок, стоявший неподалеку от него.

– Грешно морить пленного жаждой, – сказала одна из женщин, обернувшись ко мне.

Проходя мимо солдата, я почувствовала, как он в страхе вздрогнул, так как не знал, чего от меня ожидать. Я налила воды из бочонка и принесла ему попить.

Вспомнив, что одна из наших односельчанок умеет говорить по-арабски, я попросила ее встать рядом с пленником и переводить все, что он будет говорить.

– Не двигайся и делай все, что тебе говорит эта девушка, – сказала она ему. – Иначе она тебя убьет.

Я пристально посмотрела на иракца и, убедившись, что тот не предпринимает никаких действий и согласен с тем, что ему сказали, принялась обыскивать его карманы. Достав все принадлежащие ему вещи, я передала их матери, сняла с него часы и кольцо, на которое он тоскливо и с сожалением посмотрел, и приступила к осмотру его сумки, так как понимала, что мне необходимо обыскать его полностью. В сумке я обнаружила его личные фотографии и фотографии его троих детей и, почувствовав, как задрожали мои руки, поспешила отвлечься и не терять присутствия духа. Но взгляд на окровавленного иракца вновь смягчил меня и заставил сжалиться.

– Надо перевязать ему голову, – сказала я отцу, – и приложить к ране молотую куркуму с травой, которую мы принесли.

Не двигаясь, пленник наблюдал за тем, как я обрабатываю ему рану и перевязываю голову отрезком ткани.

– Фарангис, отпусти его! – постоянно твердила Лейла, дергая за подол платья. – Это же грех!

– Отпустить его?! – резко переспросила я и строго посмотрела на сестру. – Отпустить его, чтобы он нас всех перебил? Если бы мы были его заложниками, ты думаешь, он бы нас отпустил?

Испугавшись этих слов, Лейла больше ничего не ответила, а меня отвлекли крики и слезы детей, которые жаловались на голод.

– Давайте приготовим детям поесть, – предложила я женщинам, которые сидели на земле, обхватив колени.

Совместными усилиями мы собрали хворост, разожгли костер, на котором установили кастрюлю с подсоленной водой и высыпали в нее порезанную картошку, рис и томат.

– Ты только посмотри на нее. Как будто ей нет дела до жизни, которую она отняла, – услышала я голос одной из женщин. – Она как ни в чем не бывало стоит и помешивает еду в кастрюле.

В тот момент мне хотелось ответить ей, но я остановила себя, почувствовав какой-то холод в груди. Я подумала про себя: «Теперь мой дядя не под холодной землей».

Завершив готовку еды, я заметила, что со стороны одного из холмов в нашем направлении идет дядя Хешмат с ружьем в руках и ведет двух пленных иракских