Повелитель огня III - Алексис Опсокополос

В итоге Вадим ошибся первым: в какой-то момент решил перевести дух и позволил себе слишком долгую паузу. За что и поплатился — дружинник резко набросился на парня и ткнул ему мечом в грудь. Вадиму повезло, он успел увернуться, и клинок лишь скользнул по рёбрам. Но хорошо скользнул — одежда Вадима тут же пропиталась кровью. И тут уже ошибку совершил дружинник: обрадовался, решил, что победа близка, и высоко поднял меч, чтобы опустить его на Вадима сверху.

Не успел. Наш беглый жених оказался шустрее — схватив рукоять меча двумя руками, он сделал молниеносный выпад и вогнал клинок в грудь противнику по самую гарду. Бедный дружинник даже вскрикнуть не успел. Лишь охнул и рухнул на землю, когда Вадим вытащил меч.

А Гарик в это время бился с Браздом, который показывал какой-то невероятный уровень использования лома в бою. Разумеется, атаковать таким оружием было трудно, тем более атаковать воина, вооружённого боевым двухлезвийным топором, но вот для защиты лом вполне подходил. А Бразд был мужиком крепким, и в его руках толстая железяка летала как деревянный посох. Пару раз Гарик даже получил ломом по рёбрам.

Понятно, что с амулетами королевича и его зачарованными доспехами, удар лома для него был сродни удару свёрнутой газетой, но выглядело это забавно. А закончилось это противостояние тем, что Гарику удалось рубануть своим топором по бедру дружинника, после чего Бразд выронил лом, упал сам и, подняв руки, взмолился:

— Не убивай!

Крикнул он вовремя — Гарик, поднявший топор, чтобы рубануть противника сверху, остановился.

— Не убивай! — повторил Бразд.

Королевич со злости плюнул на землю и сначала опустил топор, а потом снова поднял его и направился к беспрерывной лающему псу. Тот не замолкал с самого начала боя, прыгал, рычал, делал вид, что сейчас бросится на кого-нибудь из нас, но в итоге так ни на кого и не напал. Но лаем своим достал он всех сильно. И, похоже, Гарика больше всех, раз тот решил пса зарубить.

— Не надо! — раздался душераздирающий крик Добрана, когда горан подошёл к лающему псу и занёс над ним топор.

— Не могу слышать этот лай, — со злостью ответил королевич.

— Он сейчас прекратит! — крикнул Добран. — Ему просто страшно.

— По нему не скажешь, — возразил королевич, но топор всё же опустил.

— Страшно, — сказал мальчишка. — Очень страшно.

После этого Добран подошёл к собаке, встал перед ней, опустился на одно колено и протянул руку прямо к оскалившейся морде. Пёс рыкнул ещё разок и замолчал.

— Не бойся, — негромко произнёс мальчишка. — Они тебя не тронут, они хорошие. И ты хороший. Не надо лаять.

Пёс тявкнул, но уже незлобно, принялся вилять хвостом и ткнулся носом в ладонь Добрана. Мальчишка погладил его по голове и сказал Гарику:

— Всё. Он больше не боится. Он добрый.

За тем, как мальчишка разбирался со злобным псом, наблюдали, раскрыв рты, не только мы с Ясной, Вадимом и Гариком, но и раненые дружинники. А я пытался всё это как-то проанализировать: сначала гусак к Добрану вернулся, теперь вот злобный пёс хвостом завилял. Случайностью это однозначно не было.

А потом из-за избы раздался шум, и сразу же после него до нас донёсся стук копыт. После чего мы увидели, как, истерично стегая лошадь, уносится от нас Вигарь. В пылу боя мы все забыли про него, и парнишка потихоньку улизнул. А вот теперь пытался сбежать.

Броситься за ним в погоню мы не могли — лошади были впряжены в повозку, а с Желтком я бы с непривычки не справился. Ясна рванула в повозку, достала лук и стрелы, но было поздно — Вигарь уже ускакал далеко.

— Ушёл, — с нескрываемым сожалением озвучил я очевидное.

— Трусливым оказался, — сказал Гарик.

— Умным оказался, в отличие от его командира, — поправил я королевича.

После этого мы оба посмотрели на трёх раненых, истекающих кровью дружинников, которых Вадим согнал в кучу и охранял.

— Добивать будешь? — спросил меня Гарик.

Я на это ничего не ответил, молча подошёл к пленным и оглядел их. Раны у всех были серьёзные, но, похоже, с жизнью совместимые, если вовремя оказать помощь. Старший сидел на земле; тот, чьего имени я не знал, лежал, держась за распоротое бедро и зажимая на нём рану; Бразд стоял на коленях и смотрел на меня взглядом человека, просившего прощения за все свои совершённые и не совершённые проступки. Пёс, теперь уже вроде как наш, а точнее, Добрана, бегал вокруг нас, виляя хвостом и не зная, к кому примкнуть.

— А ведь я предлагал разойтись миром, — произнёс я фразу, которую в последнее время мне приходилось говорить очень уж часто. — И даже денег давал.

Старший дружинник после моих слов насупился и опустил взгляд, а Бразд сделал лицо ещё несчастнее и сказал:

— Не губите! Не убивайте! Я ведь ничего вам не сделал, я ведь только повозку хотел разобрать.

— Не разобрать, а разломать! — поправил я пленника.

— Я хотел аккуратно.

— Ломом?

— Это был приказ, я не мог ослушаться.

— Хорошо, это был приказ — согласился я. — Ты не виноват. Но командира твоего я ведь должен убить, раз он отдал этот приказ?

— Я могу это сделать, если надо, — произнёс Вадим без каких-либо эмоций, и он не подыгрывал мне, он действительно мог, это я уже понял.

— Командир тоже выполнял приказ, — сказал Бразд. — Мы здесь все на службе.

И дружинник был прав: все они находились на службе. Они должны были проверить повозку и в случае чего задержать разыскиваемых их князем беглецов, что принципиально отличало этих ребят от наёмников, которые решили на нас подзаработать. Но даже при таком раскладе, участь оставшихся в живых дружинников была бы предрешена, если бы Вигарь не сбежал.

Если бы у нас был шанс сохранить в тайне факт нашего проезда через этот пост, мне пришлось бы отдать Вадиму неприятный приказ. Тут вообще без вариантов. Но Вигарь сбежал, и это значило, что совсем скоро очень многие узнают, что разыскиваемые по всему Девятикняжью убийцы огневиков прорвались на территорию Велиградского княжества по заброшенной северной дороге. И понимал это не только я, но и как минимум Гарик.

— Не