Комплект книг Дианы Машковой - Георгий Гынжу

по-разному, но относиться придется ровно, без осуждения и агрессии. Ребенок, чьих родственников новые родители даже мысленно не могут принять, чувствует подвох в отношениях, не может довериться новой семье.

Даже неозвученные проекции «ты такая же, как твоя мать», «дурные гены» и тревожные ожидания, что ребенок повторит судьбу кровных родственников, нередко разрушают отношения и приводят к возвратам. Хотя если быть справедливыми и внимательно изучить историю собственной семьи хотя бы в четырех-пяти поколениях, обнаружится, что и у нас, приемных родителей, не все так гладко с наследственностью. И лично нам с Денисом за примерами далеко не нужно ходить.

Не было смысла кого-то корить или осуждать – любая беда в жизни ребенка туго завязана на ненужность и неустроенность взрослых. Сироты появляются там, где не находится сильного человека, а есть только слабые и травмированные люди. Эти качества неудачливых матерей, в свою очередь, тоже произрастают из детства. Мама Даши, как я теперь уже знала, была жертвой алкоголизма собственной матери, ее бабушки. Та пила, дети страдали – бродяжничали, жили временами в детдоме, а потом попадали в тюрьмы. Ничто не возникает из воздуха и не уходит в никуда. Важно было это понять.

Протесты Даши нарастали с каждым днем. Я, похоже, одним своим видом затрагивала какие-то тайные струны ее души, вызывала отторжение. Только через некоторое время я поняла, что Даша испытывает огромную боль от того, что согласилась пойти в нашу семью. Несмотря на полученное от мамы согласие, она все равно ощущала себя предателем. И это чувство мешало жить, адаптироваться к новой реальности, строить планы и отношения. Мы с ней стали говорить об этом.

Я объясняла, что дети не несут ответственности за решения взрослых, что ее вины в расставании с мамой нет. Но поскольку я была основным двигателем знакомства с Дашей, принятия ее в семью, думаю, она подсознательно винила в своем «предательстве» и меня.

Потеря мамы или папы – сильнейшая травма для любого ребенка. За поступки и решения, которые влияют на семью, должны отвечать взрослые. Но на деле ребенок всегда винит в расставании с родителями себя. Он чувствует ответственность за разлуку, и порой эта ноша тяжелее того, что он может вынести.

Глава 6

Новая семья

Я смотрела в потолок и боялась подняться с постели, хотя давно пора было вставать. Прошел всего месяц с того момента, как Даша переехала к нам в семью, а мы уже снова дошли до ручки. Все в доме начало рассыпаться. Нэлла, которую я просила хотя бы на несколько месяцев принять сторону родителей, поддержать нас с Денисом, демонстративно и нарочно сопротивлялась мне, пререкалась по каждому поводу, подавала новой сестре идеальный пример того, как нужно подмять под себя «родаков». Новая дочь, разумеется, успешно извлекала уроки и следом за Нэллой разносила меня в пух и прах.

– Даша, помой, пожалуйста, посуду, – просила я после ужина.

– А че я? – Дочь моментально лезла в бутылку.

– Потому что Нэлла мыла вчера.

– Сама тогда мой!

– Я покупала продукты и готовила, если ты не заметила, – я старалась, чтобы дело не дошло до скандала: и так уже несколько раз срывалась на позорный крик, – у всех в доме есть свои обязанности. И у тебя.

– Мне на ваши правила пофиг!

Она с грохотом захлопывала за собой дверь и пряталась в комнате. Выпустивший иглы дикобраз, к которому невозможно приблизиться. Даша оборонялась заранее и задолго до того, как кому-то приходило в голову в чем-то ее упрекнуть. Посуда так и лежала в раковине до ночи, а я уговаривала себя не вестись на очередную провокацию, не устраивать истерик, но и не мыть самой. Даша сидела в своей спальне, как будто так и надо. Смотрела в телефон.

От Нэллы она перебралась в отдельную комнату через две недели совместной жизни. Словно напиталась, получила нужную информацию и теперь могла выйти в самостоятельное плавание. Причем, как ни странно, излюбленной ее мишенью стала теперь сама Нэлла – Даша безошибочно обнаружила мое слабое место. Она постоянно вытаскивала на поверхность проступки старшей сестры, жаловалась на нее и получала удовольствие от неприятных последствий. Ей удавалось сделать мне больно. Конечно, я знала, что травмированные дети большие мастера бить взрослых по слабым местам, но на практике это порой оказывалось слишком.

У Даши появилась задача, которой она следовала неукоснительно, хотя вряд ли ее осознавала – перестроить семью под себя. Она не желала допускать даже мысли о том, что мы с Денисом – главные в этом доме. Не понимала, что именно на родителях держится семья, лежит ответственность за детей. Все это было пустым звуком, хуже того, мощным раздражителем – стоило заговорить о правилах и обязанностях, как возникал скандал. Дашу могла устроить только одна стратегия взрослого – полное подчинение ей. Я в ее картине мира предназначалась лишь для того, чтобы налаживать быт и исполнять желания. Даша планировала руководить мною, потому что весь опыт ее прежней жизни говорил о том, что нельзя делать взрослого главным, нельзя признавать его силу и первенство, потому что рано или поздно он не справится с ответственностью и исчезнет. Стратегия выживания, которая въелась в подкорку, твердила ей: «Контролируй и управляй, иначе не выживешь». С четырех лет Даша сама ухаживала за мамой и братом, заботилась о них и кормила, потому что часто мама под воздействием препаратов забывала поесть. Когда в доме заканчивались продукты, маленькая Даша шла в лес, собирала грибы и щавель. С пяти лет она готовила для себя, для мамы с братом и как умела прибирала их комнату в коммуналке. В кровной семье она была главной, все держалось на ней. Само собой, там Даша обладала неограниченной властью и за все в доме несла ответственность. Как я ни пыталась ее переубедить, ничего не помогало. Даша считала себя виноватой даже в том, что мама попала в тюрьму: не уследила за мамой, не сумела вовремя перехватить траву на контрольной закупке. Второй раз подобной ошибки допустить было нельзя. Взрослые слабые. Она сильная. Так что важно не ослаблять контроль.

Даша боролась за власть и влияние в новой семье так, словно это был вопрос жизни и смерти – по-другому она просто не могла. Умом я понимала, что эта стратегия выживания – классическое нарушение, которое принято называть «перевернутой привязанностью».

Если ребенок и взрослый меняются ролями, то первый привыкает нести ответственность, руководить. Он боится ослабить контроль, потому что по опыту знает – стоит ему отвернуться, и все рухнет. Многие годы ответственности, напряжения, и ребенок приходит к мысли о том, что взрослый – это ненадежное существо. Положиться можно только на самого себя. Нужно самому стать родителем своей маме-ребенку. А чтобы принять на себя бразды правления, нужна верховная власть.

В теории мне все это было ясно. Но в моменты конфликта, когда Даша добивалась своего через хамство и обесценивание меня как матери – это оказывалось проще простого, учитывая мой непростой опыт материнства, – я не могла сохранить холодную голову и трезвый расчет. К сожалению, срывы случались. Все реже мне удавалось реагировать на провокации так, как это должен делать подготовленный ресурсный родитель.

– Ты сначала воспитай свою дочь, – бросала мне Даша, – она у тебя делает что хочет.

– Я сама разберусь, кого и как мне воспитывать, – бросала я в ответ.

В семье на всех фронтах шла война. Я пыталась защитить хоть какой-то порядок в доме, Даша боролась за власть. Нет ничего хуже соперничества между матерью и ребенком, ничего страшнее войны между родителями и детьми. Любой способ хорош, чтобы остановить ее и наладить, пусть и худой, но все-таки мир. Я понимала это умом, но мне уже не хватало ресурса и уверенности в себе, чтобы затушить пожары, которые тлели повсюду.

Каждый член семьи начал по мере сил подливать масла в огонь. Вся адекватная семейная система, которую мы с Денисом едва успели отстроить, уже снова шаталась и разваливалась на глазах. А поскольку разноплановые сражения изнуряли всех, а заодно лишали надежды на нормальные отношения, оставалось мучиться и ждать развязки – выхода кровной мамы Даши из тюрьмы.

Тогда я ни секунды не сомневалась, что