Эпоха Брежнева: советский ответ на вызовы времени, 1964-1982 - Федор Леонидович Синицын

органы фактически не занимаются». Слабым было внимание местных властей к критике. Таганрогцы считали, что «критика как таковая редко имеет место, с ней выступают… [только] вышестоящие товарищи», имеет место «зажим критики», «к критическим высказываниям городское и районное начальство относятся с враждой. Связанные круговой порукой, они все вместе преследуют тех, кто пытается устранить в интересах государства допускаемые ими недостатки» и «очень часто покрывают лиц (руководителей предприятий и общественных организаций), на которых поступают жалобы от населения»[500]. В этих условиях вопросы, которые задавали советским гражданам иностранцы — о том, можно ли в СССР «критиковать правительство» и «кто критикует руководство партии, если оно делает ошибки»[501], — приобретали особенно острый характер.

Проблемы советской системы контроля за массовым сознанием способствовали снижению приверженности граждан СССР догмам официальной идеологии.

1.5. Выход социума из-под партийного влияния и контроля

После XX съезда КПСС власти страны получили «аванс общественного доверия»[502]. В связи с этим Н.С. Хрущев, очевидно, надеялся, что «десакрализация» И.В. Сталина не пошатнула общую веру в партию и идеологию.

Однако это было не так — в массовом сознании произошел надлом, который в основном касался наиболее политизированной части народа — интеллигенции, однако на «неосознанном» уровне так или иначе охватил более широкие группы населения. «Десакрализация» И.В. Сталина «пробила брешь» в образе мыслей советских людей[503]. Как писали Ю.В. Аксютин и О.В. Волобуев, для многих граждан СССР «принять откровения XX съезда КПСС было довольно трудно, а кое для кого крушение идеалов юности стало подлинной трагедией»[504]. В советском обществе проявилось «понимание критики культа личности… как перехода от периода «веры» к периоду «безверия»[505]. К.Н. Брутенц отмечал, после XX съезда «от слепой веры в марксизм-ленинизм… отошли» даже работники «идеологической сферы»[506]. Некоторые люди, верные коммунизму, «привыкли к обойме Маркс — Энгельс — Ленин — Сталин» и после XX съезда «выкинули ее сразу всю»[507] без разбора: признание «негодным» одного элемента советской идейно-политической конструкции дало разрушительный эффект «ложки дегтя в бочке меда».

Особенно сильно это проявилось среди молодого поколения. Стихийно выражая поддержку хрущевских инициатив (в том числе самостоятельно убирая из школ и библиотек портреты И.В. Сталина), представители молодежи начали сомневаться в верности политического курса Советского государства[508]. Уже в 1950-х гг. в вузах были выявлены массовые прогулы лекций и семинаров по общественным наукам. В умах студентов подспудно присутствовала идея об отсутствии необходимости изучения марксистско-ленинской теории[509]. Венгерские события осени 1956 г.[510] вызвали у студентов Советского Союза сильный интерес, а иногда и сочувствие. В частности, в Ленинграде было зарегистрировано несколько случаев распространения листовок в поддержку венгерского народа, а также всплеск «нездоровых» настроений в связи с кровавым исходом событий[511]. В 1962 г. КГБ сообщал в ЦК КПСС, что «участились случаи изготовления советскими гражданами анонимных документов враждебного содержания»[512].

Снятие утратившего популярность Н.С. Хрущева в октябре 1964 г. вначале несколько оздоровило обстановку в стране. По данным КГБ, в 1965 г. число лиц, занимавшихся изготовлением и распространением антисоветских анонимных листовок, уменьшилось более чем в два раза по сравнению с предыдущим годом. На 23 % сократилось количество выявленных антисоветских документов (всего было обнаружено 9697 таких документов, в том числе 8429 листовок). Уменьшилось также количество листовок и писем, направленных «против отдельных руководителей партии и правительства»[513] (очевидно, ранее многие из них были нацелены против Хрущева).

Однако затем власти выявили, что на самом деле «идеологическая» ситуация в стране еще более усложнилась. В массовом сознании остро проявились процессы, вышедшие из-под «партийного влияния и контроля», в том числе «переоценка ценностей» и «изменение некоторых психологических установок». Советские идеологи сделали вывод, что основными причинами «различного рода колебаний» в обществе теперь стали и «последствия культа личности Сталина (а также его разоблачения. — Ф.С.)», и «субъективистские ошибки»[514] правления Н.С. Хрущева.

Советские граждане стали открыто выражать негативизм по отношению к этому лидеру, задавали партийным руководителям «вопросы, так или иначе связанные с деятельностью Н.С. Хрущева»: «Кто конкретно виноват в серьезных недостатках в управлении народным хозяйством?», «Почему ЦК КПСС раньше не освободил Хрущева от занимаемой должности?», «Почему с ним обошлись очень мягко?», «Почему до сих пор не отдают его под суд и не исключают из партии?». «Волна», поднятая снятием Хрущева, долго не стихала. Даже через два года после этого люди продолжали интересоваться его судьбой, спрашивая:

«Где он и сколько получает пенсии?»[515]. (Трудно сказать, был ли это простой интерес или вопрос с подвохом — а не слишком ли много льгот оставили свергнутому лидеру?)

На встречах с партийными лекторами граждане СССР высказывали мнение, что «Хрущев… создавал свой культ», «нанес огромный ущерб КПСС и международному [коммунистическому] движению… игнорировал теоретические вопросы строительства коммунизма, культивировал очковтирательство… разорил сельское хозяйство»[516].

Люди обвиняли Н.С. Хрущева, что он «самовольно… выступил с докладом о культе Сталина». Власти констатировали, что «десакрализация» И.В. Сталина привела к расколу в обществе. У одних людей положительная оценка тех или иных сторон его деятельности рождала опасение, что происходит «восстановление» культа. У других — наоборот, критика ошибок Сталина вызывала отрицательную реакцию, так как они видели в ней «негативное отношение к периоду 30-х — 40-х годов в целом». По утверждению Л.И. Брежнева, перед XXIII съездом КПСС (1966 г.) в партийные органы пришли «сто тысяч писем» от граждан страны: «В одних писалось о том, что ожидается обеление Сталина (авторы писем выступали против этого — Ф.С.), в других — о том, что надо дать о Сталине положительный отзыв». П.Н. Демичев отмечал, что «XX съезд размежевал наше общество… и [партийные] кадры, на два лагеря — на правых и левых»[517] (не в традиционном смысле, а по степени «консервативности» или «либеральности» в рамках марксистско-ленинской идеологии.)

Люди осуждали действия Н.С. Хрущева в отношении и других видных деятелей Советского государства, соратников И.В. Сталина, с которыми, по их мнению, Хрущев обошелся несправедливо. На семинаре пропагандистов Свердловского района Москвы в сентябре 1966 г. прозвучала просьба сообщить «относительно [судьбы] Молотова и его товарищей, о восстановлении их в партии. Ведь во многом [они были] правы»[518].

Волновали советских граждан и последствия внешнеполитической деятельности Н.С. Хрущева. Они прямо призывали признать его ошибки в отношениях с Китаем[519] (еще памятна была советско-китайская дружба, и некоторые люди переживали из-за разлада между двумя великими державами, начавшегося в период правления Хрущева).

В итоге явно недобровольная отставка Н.С. Хрущева