В дальних плаваниях и полетах - Лев Борисович Хват

— Папа, ты не видишь меня? — прозвенел в толпе обиженный детский голосок. — Это ж я, папа! Да гляди же сюда!..

Размахивая ручонками, Аркаша Каманин бежит по трапу и попадает в объятия отца…

Ровно через десять лет я снова стал свидетелем встречи отца и сына Каманиных. Было это весною 1944 года на военном аэродроме близ провинциального польского городка. Войска Первого Украинского фронта вышибли гитлеровцев с советской земли и гнали дальше на запад. Истерзанная Польша освобождалась от фашистских оккупантов. Будучи военным корреспондентом, я приехал с советским генералом, командующим соединением штурмовой авиации, на полевой аэродром.

Только что к зеленым липам, под прикрытие их крои, подрулил связной самолет.

Юноша-летчик с погонами сержанта выскочил из кабины и быстрым шагом пошел к землянке, но остановился, завидев командующего.

— Летал? — спросил генерал, едва заметно улыбаясь.

— Так точно! Доставил пакет в дивизию.

— Отметишься у дежурного, возвращайся — отвезу тебя, — сказал командующий и обратился ко мне: — Не узнали? Конечно, десять лет прошло… А ведь с этим пареньком вы ехали от Владивостока до Москвы. Надеюсь, помните челюскинский поезд?.. Этот летчик — мой сын Аркадий…

В 1934 году Николай Каманин писал: «Я буду учиться, воспитывая в себе смелость, совершенствуя свое летное искусство. И если кто-либо посмеет занести руку над нашей родиной, я поднимусь со своим соединением в воздух, полечу, куда прикажут, в любую точку земного шара, буду стрелять и бомбить так, чтобы отбить охоту к нападению на СССР».

Все эти десять лет летчик упорно учился, накапливал воинский опыт. Из лейтенанта он стал генерал-лейтенантом, командиром корпуса. И он сдержал слово, данное народу, партии, родине: в дни Отечественной войны Николай Каманин водил соединение штурмовиков, прозванных фашистами «черная смерть».

НЕОБЫКНОВЕННЫЙ ПОЕЗД

У перрона Владивостокского вокзала стоял специальный поезд. Почти десять тысяч километров до Москвы он должен был пройти за семь с половиной суток. До отхода оставалось минут двадцать, когда на перроне появились двое молодых людей. Первый, с блуждающим взглядом и взъерошенной шевелюрой, торопливо бежал вдоль состава, размахивая металлическим штативом и ежесекундно спрашивая: «Где комендант экспресса?.. Скажите, где комендант?» Другой, в кепке, сдвинутой на вытянутый нос, и в ватной куртке, обливаясь потом, со скорбным выражением плелся позади, таща на спине чудовищно раздувшийся запыленный рюкзак.

— Тот, со штативом, несомненно фотограф, — критически разглядывая незнакомцев, заметил Слепнев. — А этот, в кепи, должно быть, его помощник.

Человек со штативом подскочил к нашему вагону и схватил летчика за пуговицу кителя.

— Вы комендант? — вскричал он, угрожающе размахивая металлической треногой.

— По каким признакам вы судите? — уклончиво и с иронической любезностью спросил Слепнев, отступая на шаг.

— Дайте мне коменданта поезда! Почему возле состава нет коменданта? Беспорядок!

— Кому я понадобился? — спросил немолодой железнодорожник, выходя из тамбура. — Я начальник поезда…

— Стойте на месте! Нет, спуститесь на одну ступеньку. Экий вы, право! Вот так, так…

— Но-но… Кто вы такой? Куда вы меня тащите? — робко сопротивлялся железнодорожник.

Отпрянув назад и кинув штатив «второму номеру», курчавый незнакомец выхватил из футляра фотоаппарат.

— Стойте же! — вскричал он, приседая. Щелк…— Мерси! Как ваша фамилия, товарищ начальник?

— Послушайте, кто вы такой?

— Как, разве вам не вручили мою «молнию»? Я телеграфировал. Наш самолет присел из-за тумана километрах в шестидесяти отсюда. Я просил немножко задержать отправку экспресса — до нашего прибытия, на полчасика…

— Какая мелочь — полчасика, — язвительно перебил начальник поезда.

— Правда? Я сразу, как увидел вас, подумал: с этим человеком работать можно, — снисходительно сказал фотограф, впадая в фамильярный тон.

— Но откуда вы все-таки? Кто вы?

— Из Свердловска, фотокорреспондент газеты «Уральский рабочий» Виктор Темин, вот документ… А это — репортер Тюпик, москвич, очень приличный человек, между прочим. Сейчас мы озабочены вопросом о месте, о своей, так сказать, жилплощади. Мне, как фотографу, конечно, было бы недурно получить отдельное купе — знаете, проявление, закрепление и тому подобное, но если у вас перегруз, готов ехать даже в тамбуре. Мы люди не гордые. Верно, Тюник?

— Пройдите пока в этот вагон — к журналистам, а в пути посмотрим, — сдерживая смех, сказал начальник поезда. — Но предупреждаю — будет тесновато.

— В тесноте, да не в обиде, — шаркнул ногой фотограф и, повернувшись к своему спутнику, который стоял недвижимо и безмолвно, скомандовал: — Тюпик, за мной!

— Ну и подвижной этот уралец — ртуть! — проговорил Слепнев.

С тех пор за Теминым закрепилось прозвище «Ртуть».

Специальный поезд тронулся в путь, сопровождаемый горячими приветствиями жителей Владивостока, заполнивших перрон, вокзальную площадь и прилегающие к ней улицы.

Полярники стояли у окон, прижимая к груди огромные букеты и раскланиваясь во все стороны. За последние сутки оранжереи и цветники города опустели. Корзинки и букеты лежали на диванах, столиках, полках, заполняли проходы и багажные отделения, а кто-то ухитрился подвесить веточку махровой сирени к вентилятору на потолке. Боясь повредить цветы, пассажиры передвигались на цыпочках, как балерины.

Вынырнув из дымного жерла тоннеля, экспресс понесся вдоль пригорода. По обе стороны — на склонах выемок, на мостиках, виадуках, на крышах домов и сараев — стояли провожающие. Поезд мчался по живому коридору. Люди размахивали платками, подкидывали вверх шляпы, что-то кричали. Мелькали тысячи лиц — восторженных, доброжелательных, любопытствующих. И всю ночь, как только поезд замедлял ход у очередной станции, в окна вагонов врывался гром оркестров, раскаты «ура» и дружные вызовы: «Ка-пи-та-на Во-ро-ни-на! Мо-ло-ко-ва! Ба-буш-ки-на-а!» Не зная, что Шмидт, доставленный Слепневым на Аляску, после лечения вернулся через Соединенные Штаты в Москву, встречающие настойчиво требовали: «Отто Юльевича! Шмидта просим!..»

Советская авиация встречает летчиков — первых Героев Советского Союза. На фюзеляжах машин, сопровождающих специальный поезд написано: «Привет Героям Арктики!»

Полярникам вручали на остановках пачки телеграмм. Жители городов, лежащих на магистрали Владивосток — Москва, приглашали задержаться у них хотя бы на несколько часов: об этом же просили и города, расположенные далеко в стороне: Горький, Саратов, Алма-Ата…

Телеграф небольшой таежной станции принял депешу от В. В. Куйбышева, назвавшего Воронина доблестным капитаном.

Владимиру Ивановичу показали телеграмму. Он вспыхнул, вышел в коридор и долго стоял у окна, переживая свою радость; кто-то видел, как сдержанный, волевой моряк утирал