Крымская война: история - Орландо Файджес

пришло время для европейских держав, ведомых Россией и Британией вмешаться и провести раздел турецких территорий во избежание хаотичной борьбы за её раздел, возможно включающий в себя национальные революции и континентальную войну, в тот момент когда султанская империя окончательно рухнет. Он внушал Пилю и Абердину его твердое убеждение, что Оттоманская империя скоро отступит и России и Британии следует действовать совместно для планирования этого события, хотя бы только для того, чтобы не дать французам захватить Египет и восточное Средиземноморье, самая болезненная проблема для британцев в то время. Как Николай сказал Пилю:

Я не претендую ни на одну пядь турецкой земли, но и не позволю ни одной пяди кому-либо другому, особенно французам… Мы не в состоянии сейчас оговорить что следует делать с Турцией, когда она скончается. Такие условия могут только ускорить её конец. Поэтому я сделаю все, что в моих силах, для сохранения статус кво. Тем не менее, нам следует честно и разумно иметь в виду возможный и неизбежный случай её крушения. Нам следует разумно обдумать и прийти к прямому и честному пониманию по этой теме{80}.

Пиль и Абердин были готовы согласиться на необходимости спланировать заранее возможный раздел Оттоманской империи, но только тогда, когда эта необходимость возникнет и они пока еще этой необходимости не видели. Секретный меморандум, содержащий выводы по результатам бесед был подготовлен Бруновым и был утвержден, хотя и не подписан, Николаем и Абердином.

Царь покинул Англию с твердым убеждением, что беседы проведенные с Пилем и Абердином были политическими заявлениями и что он может теперь рассчитывать на партнерство с Британией с целью создать скоординированный план раздела Оттоманской империи когда бы это не возникла необходимость защиты интересов обеих держав. Это не было нерациональным предположением, с учетом секретного меморандума, демонстрирующего его усилия в Лондоне. Но на самом деле это была фатальная ошибка Николая, думать, что он достиг «джентльменского соглашения» с британским правительством по Восточному вопросу. Британцы рассматривали беседы не более чем обмен мнениями по важным для обеих держав предметам, а не как обязывающие к чему-либо в формальном смысле. Убежденный в том, что значение имели только точка зрения королевы и её главных министров, Николай не мог осознать влияние Парламента, оппозиционных партий, общественного мнения и прессы на внешнюю политику британского правительства. Это непонимание сыграет ключевую роль в дипломатических ошибках совершенных Николаем накануне Крымской войны.

Визит царя в Лондон не смог разрушить британское недоверие к России, которое накапливалось десятилетиями. Несмотря на тот факт, что угроза России британским интересам была минимальной, и торговые и дипломатические отношения между двумя странами не были в плохом состоянии в годы перед Крымской войной, русофобия (даже более чем франкофобия) возможно была одной из самых важных составляющих британского взгляда на окружающий мир. По всей Европе настроения к России формировались в основном из страхов и фантазий, и Британия не была в этом смысле исключением. Быстрое расширение территорий Российской империи в восемнадцатом веке и демонстрация её военной мощи против Наполеона оставила глубокий след в европейских умах. В начале девятнадцатого века в Европе вышел целый ворох публикаций на тему «русской угрозы» континенту: памфлеты, записки путешественников, политические трактаты. Они создавали образ азиатской инаковости, порождающую угрозу свободами и цивилизации Европы, также как и другие существующие или выдуманные угрозы. Стереотип России, который возникал из таких фантазийных сочинений содержал образ дикой мощи, агрессивной и экспансионистской по природе, при этом достаточно хитрой и обманчивой, строящей планы против Запада совместно с «невидимыми силами» и постепенно проникающей в западное общество[11].

Документальной основой для «русской угрозы» был так называемое «Завещание Петра Великого», широко цитировавшееся русофобскими писателями, политиками, дипломатами и военными как свидетельство prima facie русских устремлений по господству над миром. Согласно этого документа цели Петра для России были мегаломанскими: расширение на Балтийском и Черном морях, союз с австрийцами для изгнания турок из Европы, завоевание Леванта и контроль над торговлей с Индиями, распространение инакомыслия и смятения в Европе, чтобы в итоге стать хозяином европейского континента.

Завещание было подделкой. Оно было написано примерно в начале восемнадцатого века различными польскими, венгерскими и украинскими авторами имевшими связи с Францией и оттоманами и оно прошло через несколько различных редакций прежде чем попасть во французское министерство иностранных дел в 1760-х годах. По причинам, связанным с внешней политикой французы были склонны поверить в подлинность Завещания: их основные союзники в Восточной Европе (Швеция, Польша и Турция) были все ослаблены Россией. Вера в то, что Завещание отражало цели России, формировало французскую внешнюю политику в течение восемнадцатого и в начале девятнадцатого века{81}.

Наполеон I в особенности подпал под влияние Завещания. Его главные советники по внешней политике широко цитировали идеи и фразеологию, заявляя, по словам Шарля Мориса де Талейрана, министра иностранных дел Директории и Консульства (1795–1804), что «вся система (Российской империи) постоянно придерживается идеи со времен Петра I… стремится вновь сокрушить Европу и наводнить её варварами». Подобные идеи высказывались даже более открыто Александром д’Отривом, влиятельной фигурой в министерстве иностранных дел, которому доверял Бонапарт:

Россия в военное время стремится завоевать своих соседей, в мирное время не стремится держать не только своих соседей, но все страны мира в смятении недоверия, возбуждения и разлада. Хорошо известно, что эта сила узурпировала в Европе и Азии. Она пытается разрушить Оттоманскую империю, она пытается разрушить Германскую империю. Россия не будет действовать напрямую… но она будет подрывать основы [Оттоманской империи] тайным образом, она будет раздувать интриги, она будет поддерживать восстания в провинциях… и делая это, она не прекратит открыто демонстрировать самые доброжелательные чувства к Блистательной Порте. Она будет постоянно называть себя другом и защитницей Османской империи. Таким же образом Россия поступит… с домом Австрии… Затем не будет больше двора Вены [sic!] и мы, западные народы, потеряем один из самых способных барьеров, защищающий нас от набегов России{82}.

Завещание было опубликовано французами в 1812 году, в год их вторжения в России и с этого момента оно широко воспроизводилось и цитировалось по всей Европе как убедительное свидетельство экспансионистской внешней политики России. Его снова печатали накануне каждой войны на Европейском континенте, в котором участвовала Россия: в 1854, 1878, 1914 и 1941 годах, и цитировалось во время Холодной войны для объяснения агрессивных намерений Советского Союза. В момент советского вторжения в Афганистан в 1979 году его цитировали Крисчен Сайенс Монитор, журнал