Свечи - Иеромонах Тихон (Невидимов)

не прошу “результата”. Я просто живу. Служу. Иногда – с радостью. Иногда – с усталостью. Но стараюсь – с любовью. И когда ко мне подходят дети, когда старушка жмёт руку, когда кто-то молча встаёт на исповедь и плачет – я понимаю: я не зря. Я есть. Я нужен.

А главное – я любим. Не за заслуги. Не за молитвы. Не за то, сколько лет я священник. А просто – потому что Он так решил. Потому что у Бога нет ненужных. У Него нет заброшенных. У Него – все дома.

И, быть может, именно зависть – этот позорный, унижающий меня червь – и была моим путём. Моей дорогой к смирению. Моей исповедью. Моей встречей с Любовью.

А значит, отвечаю тебе, дорогой мой:

Когда у твоего хождения в храм появится результат? – Когда ты перестанешь искать его для себя и начнёшь искать Его. Не результат – а Лицо. Не утешение – а Истину. Не оправдание – а прощение.

И тогда, быть может, однажды, ты тоже скажешь:

“Господи, я – Твой. И мне достаточно”.

+

Когда я был молод и крепок, я думал, что вера – это лестница, по ступеням которой я, как ловкий гимнаст, вскарабкаюсь в небеса. Я читал, постился, служил. Вставал до рассвета и клал поклоны до седьмого пота, вбивая себе в голову мысль: вот ещё немного, и я стану святым. И всё мне казалось, будто я вижу Бога краешком глаза – в облаке ладана, в светлой тишине алтаря, в капле вина, тихо дрожащей в потире. Но годы шли, а я оставался всё тем же. И, как ни странно, всё чаще меня охватывало одно чувство – осуждение.

Сначала я этого не замечал. Но оно было, было – как тень от иконы, всегда рядом. Служишь литургию – и думаешь: “Что же эта бабка опять в брюках пришла?”, исповедуешь – и ловишь себя на мысли: “Ну и нагрешила же, а ведь учительница...”, читаешь житие – и думаешь с горечью, что до преподобного Серафима мне как от Житомира до Синая.

А потом осуждение стало привычкой. Я не замечал, как оно скользит в моей душе, как змей – тихо, без звука, но с ядом. Я судил прихожан за их вялость, соседнего батюшку за косноязычие, архиерея – за дорогую рясу. Я судил даже Божию Матерь – в тайне своего сердца – за то, что Она молчит, когда мне больно. Это был страшный грех, но я называл его “ревностью по правде”.

Я думал: вот пройдёт время, и плоды моего хождения в храм станут видны. Вот стану я подобен старцам – светлым, мудрым, смиренным. Но годы шли, борода седела, голос становился сиплым, а сердце – всё более каменным. И однажды, мне было уже за шестьдесят, я оступился.

Это было зимой. К нам в приход зашёл молодой человек, по виду – наркоман или просто отброс общества. Он встал у притвора и смотрел в пол. Прихожане шептались. А я – не выдержал. Я подошёл и сказал ему холодно: “Храм – это не ночлежка. Иди отсюда, если пришёл не молиться”.

Он посмотрел на меня с каким-то безмолвным ужасом. А потом прошептал: “Я хотел исповедоваться... Простите...” И ушёл. Я стоял, как остолбенелый. И в тот момент что-то во мне рухнуло. Я почувствовал, как будто ангел отвернулся от меня.

После службы я запер храм и встал в алтаре перед престолом. Смотрел в темноту. А внутри звучал голос – не громкий, но ясный: “Ты судил. Ты оттолкнул. Ты посчитал себя выше. Ты разрушил мост, который Я строил...”

Я плакал. Плакал, как не плакал со времён детства. И понял: вот он, результат моего хождения в храм. Вот, чем я стал – фарисеем в облачении, старцем с железным сердцем. Я многое знал, но мало любил.

И в тот вечер я начал свою исповедь перед Богом. Долгую, настоящую. Без красивых слов. Только правда. Правда о себе. Я увидел, как много раз в жизни я не прощал, не слушал, не понимал. Как осуждение стало моим языком, моей привычкой, моим внутренним стандартом.

Годы прошли. Того парня я больше не видел. Может быть, он погиб. Может, стал монахом. Я молюсь за него каждый день. А если спросят меня теперь: “Когда у хождения в храм появляется результат?”, я отвечу: когда ты перестаёшь осуждать. Потому что только тогда ты начинаешь видеть в другом не грешника, а брата. Не падшего – а страдающего. Не врага – а отражение своего же лица.

Осуждение – это не просто грех. Это смерть любви. Оно делает нас судьями вместо братьев, делает храм – судилищем, а молитву – перформансом. И я думаю, что Господь удаляется от нас не тогда, когда мы грешим, а когда мы судим грешника, будто сами не таковы.

Мне сейчас девяносто лет. Я плохо слышу, почти не вижу. Но внутри у меня стало светлее. Потому что я учусь не осуждать. Учусь – как младенец ходить. И это, я думаю, и есть начало настоящего результата моего хождения в храм.

Когда ты смотришь на человека – любого – и первое, что приходит в сердце, это не “что он за человек”, а “как же его Бог любит” – вот тогда результат есть. Тогда ты стал хоть немного похож на Христа.

Потому что Христос не осуждал. Он спасал. Он молчал, когда Его осуждали. Он прощал, когда Его убивали. И если ты хоть немного стал таким, значит – не зря ходил в храм. Пусть даже всю жизнь шел, как вслепую. Лишь бы в конце – дошёл.

P.S. Если ты читаешь эти строки и борешься с осуждением – знай, я рядом. Я тоже борюсь. Мы не одни. Нас много. И Христос среди нас. И у нас ещё есть время стать людьми.

 

+

Свеча двадцать восьмая

Батюшка и баба Нюра

 

Сей случай произошёл в деревне Глуховке, что стоит на краю болот, где, как говорила баба Нюра, “ещё не всё вымерло – кое-что и шепчет по ночам”. Деревня та была, прямо сказать, не велика, но затейлива, как старый лапоть: вся из кривых хат, с крышами мхом поросшими и крыльцами, что держатся больше на вере, чем на гвоздях.

Приехал туда молодой батюшка, отец Игорь. Сам из семинарии свежевыпущенный, щеки розовые, глаза – как стеклышки, всё ему в жизни радость и план.