Наследники или ренегаты. Государство и право «оттепели» 1953-1964 - Павел Владимирович Крашенинников

После ухода с поста ректора Генкин преподавал во многих учебных заведениях страны. В 1922–1930 гг. в качестве профессора читал курс гражданского права в Московском промышленно-экономическом институте, в 1938–1943 гг. – курс «Основы советского права» в Московском плановом институте, в 1940–1941 гг. – курс гражданского права в Военно-юридической академии и т. д.[188] С 1938 г. он работал также во Всесоюзном институте юридических наук в должности старшего научного сотрудника, а затем – заведующего сектором гражданского права. С 1946 г. работал во Всесоюзной академии внешней торговли.

Наряду с научной и преподавательской деятельностью Дмитрий Михайлович возглавлял Внешнеторговую арбитражную комиссию при Торгово-промышленной палате СССР[189], успевал консультировать Всесоюзный центральный совет профессиональных союзов, а также Центральный совет промысловой кооперации, что позволяло зарабатывать на жизнь и понимать, что происходит в стране. Кроме того, Дмитрию Михайловичу, наверное, казалось, что он, таким образом, ближе к власти и больше защищен от репрессий. В любом случае Генкин использовал свой опыт и наработанный материал для многочисленных публикаций и подготовки докторской диссертации.

В 1936 г. Генкин получил степень кандидата государственно-правовых наук без защиты диссертации. В 1939 г. он защитил докторскую диссертацию на тему «Правовое регулирование труда в промысловой кооперации», где ему удалось рассмотреть не только вопросы трудового права, организацию и деятельность промысловой кооперации, но и проблемы системы советского права.

Генкин участвовал в первой дискуссии по проблеме системы советского права в конце 1930-х годов, но был не на первых ролях, поэтому избежал репрессий.

Во время войны, в 1941–1942 гг., Дмитрий Михайлович был направлен на работу в Уфу судьей Верховного Суда Башкирской АССР.

В ходе дискуссии по проблеме системы советского права в середине 50-х гг. прошлого столетия между, так сказать, «волевиками», указывавшими на волевое, или социотехническое, происхождение советского права, и «объективистами», настаивавшими на объективности системы права исходя из сложившихся или складывающихся общественных отношений, выступал на стороне последних[190]. Он полагал, что предмет является единственным основанием разграничения отраслей советского права, а метод регулирования – это инструмент, не связанный органически с определенным видом отношений, регулируемых данной отраслью права, и потому в пределах данного вида общественных отношений могут применяться различные методы правового регулирования[191]. Исходя из этих соображений, Дмитрий Михайлович возражал против включения комплексных отраслей в систему советского права.

Генкин не мог обойти вниманием дискуссию о понятии юридического лица в советском гражданском праве, отмечая, что вполне достаточно признания юридического лица такой же социальной реальностью, какой являются другие субъекты права, чтобы отпала необходимость в поисках иного его общественного содержания[192].

Будучи цивилистом по своему еще дореволюционному образованию, Генкин большую часть своих работ (а их число превышает 200) посвятил гражданскому праву. Наряду с теми, на которые мы только что ссылались, обратим внимание на такие его труды, как «Относительная недействительность сделок» (1914), «Законодательство о промкооперации» (1933), «Великая Отечественная война и вопросы гражданского права» (1944), «Гражданское право стран народной демократии» (1958), «Предмет советского гражданского права» (1955), «Некоторые вопросы науки советского гражданского права» (1952), «Оперативное управление как институт гражданского права» (1963); написанные в соавторстве с В. И. Серебровским и Г. К. Москаленко «Судебная практика по гражданским делам в период войны» (1943) и с И. Б. Новицким и Н. В. Рабинович «История советского гражданского права» (1949). Коллеги и ученики Дмитрия Михайловича указывали на то, что «он был инициатором и соавтором многотомного курса советского гражданского права»[193], книг, на изучении которых выросло не одно поколение советских и российских цивилистов.

Дмитрий Михайлович активно участвовал в подготовке Основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик, а также гражданских кодексов союзных республик.

Наиболее весомый вклад Генкин внес в развитие учения о праве собственности в СССР[194]. И здесь не обошлось без весьма горячих дискуссий, в частности дискуссии по поводу субъективных абсолютных прав собственности. Поскольку эта дискуссия шла параллельно с совершенствованием советского гражданского законодательства, она оказала определенное влияние на его формирование.

Как и в ГК 1922 г., в ГК РСФСР 1964 г. собственнику принадлежали права владения, пользования и распоряжения имуществом в пределах, установленных законом. Такое определение права собственности в условиях идеологии, отвергающей частную собственность, стало основанием для формулировки двух подходов к толкованию понятия права собственности – в объективном и субъективном смыслах.

Под правом собственности в объективном смысле понималась совокупность правовых норм, закрепляющих и охраняющих в соответствии с классовой структурой общества отношения по владению, пользованию и распоряжению средствами и продуктами производства. В субъективном смысле право собственности означало возможность индивида или коллектива по своему усмотрению и независимо от кого-либо владеть, пользоваться и распоряжаться имуществом в пределах, установленных законом.

Советским правоведам удалось сохранить (без указания в законе) известные дореволюционному праву представления о вещном праве как праве абсолютном в том смысле, что государство охраняет право собственности путем установления всеобщей пассивной обязанности не препятствовать собственнику в осуществлении своего права. Абсолютное право противопоставлялось относительным правам. В советском праве эти представления получили продолжение в виде теории абсолютных правоотношений.

Некоторые правоведы[195] считали, что субъективное право собственности как абсолютное субъективное право одного лица и соответствующая юридическая обязанность других лиц воздержаться от поведения, могущего нарушить права собственника, является элементом неопределенного числа правоотношений с неопределенным числом субъектов. Дмитрий Михайлович с этим был не согласен и полагал, «что правоотношение всегда должно быть конкретно в том смысле, что содержанием его являются права и обязанности определенных лиц»[196]. Он, в частности, писал: «Нельзя представить себе, что собственник вступил в правоотношения со всеми лицами, которые не знают даже о существовании данного лица и о принадлежности ему той или иной вещи и которых не знает сам носитель собственности»[197].

На самом деле, полагал он, речь идет не о правоотношениях, а о правилах поведения, то есть о правовых нормах: «Понимание субъективного права собственности не противоречит положению, что субъективному праву соответствуют обязанности других лиц, и обратно, что обязанным лицам противостоит управомоченное лицо»[198].

Высказывался Генкин и по поводу развивавшегося в то время подхода, согласно которому право собственности характеризует статику имущественных отношений, а обязательственное право – их динамику. Он возражал исследователям, считавшим, что в качестве юридических фактов могут выступать не только события и действия, но и сами гражданские права и правоотношения и что таким юридическим фактом является само право собственности[199], а также что право собственности в той или иной степени регулирует все экономические отношения, входящие в базис