Изменение формы. Особая книга - Денис А. Сорокотягин

В самом начале рассказа Оксаны Васякиной «Мать сказала, что завтра возьмет меня на завод» (который, кстати, очень понравился Зурабу, и это он натолкнул меня на мысль, которую я озвучу ниже) есть такие строчки:

«Своего телефона у нас пока не было. Мама встала в очередь на установку пару лет назад, а баб Маша, как труженица тыла, первая получила телефон. Дверь в ее квартиру всегда была приоткрыта. Весь подъезд ходил к ней звонить: участковому врачу, в собес и сменщицам. За это весь подъезд помогал баб Маше ухаживать за ее парализованным сыном дядь Витей. Дядь Витя даже в лежачем состоянии умудрялся курить. Мама тайком носила ему папиросы, а баб Маше помогала переворачивать дядь Витю, когда та его мыла. Дядь Витя не всегда был таким, парализовало его потому, что он по пьянке подрался с мужиками, те ему все поотбивали и забросили в сугроб. Нашли его под утро с отмороженными ногами и раздробленным позвоночником. Странно, сказала мама, что он вообще остался жив. Морозы тогда стояли под сорок, он так почти всю ночь пролежал в снегу. Мама помнила дядь Витю еще ходячим. Дядь Витя пил всегда, и его судьба никого не удивляла, не удивляло никого и то, что баб Маша очень быстро смирилась с тем, что он лежачий, и начала ему потакать. Мама сказала, что это она его загубила. Врачиха на участке все спрашивала у нее про дядь Витю и, услышав, что он лежит, со вздохом говорила, что баб Маша его разбаловала. Дядь Витя не делал никаких упражнений для восстановления ног и только лежал, смотрел телевизор, курил и гонял баб Машу. Он полежал, полежал и умер. Я из-за угла дома подсматривала за тем, как всем двором его провожали. В пышном убранстве из пластиковых цветов он лежал серый и скомканный, как пакля. Потом его медленно везли на кладбище, а вслед бросали темные пихтовые лапы. После его смерти все выдохнули, и мама сказала, что баб Маша теперь заживет».

Это Зураб напомнил мне, что в тексте есть такой эпизодический персонаж, и что он был бы рад попробовать воплотить его на сцене. Дядя Витя — «балабановский» герой, персонаж из близкой Зурабу эстетики.

На первом сборе театральной студии я расскажу участникам о возможности такой инклюзии. Если мои будущие ученики поддержат меня в этом творческом эксперименте, Зураб вольется в наши ряды и сыграет Дядю Витю (чуть не написал Дядю Ваню, что тоже может быть). Если же нет… Я все равно что-нибудь придумаю. Нет.

Мы что-нибудь придумаем. Мы уже на связи.

13. Я в Домике

Эти длинные стихи, кажущиеся временами прозой, я посвящаю Свято-Софийскому социальному дому. Те, кто там работает, называют его просто Домиком. Я благодарен Ирине, третьей героине главы «Три портрета», за возможность быть внутри, хотя мы большее время были снаружи. Потому что мы гуляли, но прежде.

Ирина встретила меня у ворот

показала придомиковое пространство с детской площадкой, с насаждениями, цветами, которые еще держатся, не поддаются осенней хмари

Потом мы вошли в домик.

Я переобулся, надел зеленые тапочки, снял с себя куртку, повесил ее на крючок, на котором уже висела чья-то куртка

я очень волновался, как я буду там на втором этаже, куда мы скоро поднимемся

мне нужно было вымыть руки, я пришел с улицы. Еще утром я был в поезде, возвращаясь с гастролей, мне нужно продезинфицировать руки, посмотреть на себя волнующегося в зеркало. Как перед спектаклем увидеть и снять волнение, оставить его в отражении

Мою руки в специальной ванной комнате

Где широко-удобно-комфортно

Нет острых углов. Пространство обито мягким, чтобы не дай Бог ничего

Вымыв руки, прохожу в столовую, сажусь за большой стол, пью кофе, который мне приготовила Ирина

Спасибо, без сахара

Но прежде меня встречает Даня

С меня ростом, худой, берет меня за руку, крепко так берет, второй рукой бьет себя по виску. Сильно. Больно ему и мне, берущему часть боли на себя. Рядом с ним всегда сопровождающий. Лена, они давно вместе, проросли друг в друга, что стали даже чем-то похожи между собой.

Даня крепко меня держит

Мое тело в зажиме, плохо мне подчиняется

Я иду за ним, куда-то, зачем-то, за Даней

Он только мычит и ведет меня к двери, туда, откуда мы недавно пришли с Ириной

Там лифт и спуск вниз, на первый

Даня всех незнакомых ведет к двери на выход, на воздух, не потому, что он хочет, чтобы незнакомец поскорее ушел

Даня любит гулять и приглашает меня, всех на природу

У Дани синдром кошачьего крика (Синдром Лежена), но сейчас это неважно

Это все можно загуглить и увидеть, разобраться в клинике, но это дело не первой важности. Я сделал это, уже выйдя с территории Домика.

Важно то, что Даня меня куда-то ведет

Важно то, что Лена успевает перехватить его сильную руку и увести в другую комнату. В другой комнате Даня берет в руки разговаривающего, плюшевого Лунтика и забывает обо мне и о том пути, который он мне только что предлагал.

Я пришел в Домик в тот момент, когда все собирались на прогулку.

Дети и взрослые, сопровождающие и ведомые

Зимой подготовка к улице — процесс долгий, сейчас — все проще. Сегодня тепло. Говорят, последний почти летний день.

Я возвращаюсь в столовую, пью кофе, отхожу от первого прикосновения. Смотрю из открытой двери, как ребят собирают на прогулку. Слышу прерывистую ноту фа. Смыкание связок, юношеских, баритоновых. Снова — фа. У меня абсолютный слух, и, судя по всему, у того, кто смыкает звук, тоже. Это Федя. О нем я уже писал в «Трех портретах». Дочитайте этот длинный нестих и вернитесь к той главе, отмотайте назад. В книге это возможно.

Я тоже вернусь туда, когда допишу этот текст.

Федя не видит. Теперь я вижу это своими глазами. Ему двадцать. Теперь я тоже это вижу по редкой щетине и тонким усикам. Федя любит петь.