Жизнь Пушкина, рассказанная им самим и его современниками - Коллектив авторов

женат, субботы сын поэта проводил у Натальи Николаевны. Суббота была для них днем памяти Пушкина. Она была предельно откровенна с Александром. Вот почему он знал об отце гораздо больше, чем другие дети поэта». Единоутробная сестра его А. П. Арапова подтверждает это: «Все как-то полагали, что сердце ее особенно лежит к нему. Правда, что и он, в свою очередь, проявлял к ней редкую нежность, и она часто с гордостью заявляла, что таким добрым сыном можно похвалиться». Тяжело пережил он смерть матери, тем более что она простудилась, возвращаясь с крестин его сына-первенца Александра (до этого были три дочери). Невольно напрашивается догадка: старший сын стал любимцем матери потому, что когда-то давно «Сашка рыжий» был любимцем отца. В 1913 г. пронесся очередной «пушкинистский» слух, будто где-то хранятся дневники Натальи Николаевны. Корреспондент «Петербургской газеты» кинулся к генералу. Тот отвечал: «Я сомневаюсь, чтобы слух о дневниках моей матери был верен. Когда мать умирала, я был уже в чине полковника; несомненно, если бы после нее остались какие-нибудь дневники, я бы знал о них, а может быть, и сам бы их имел среди груды всяких других семейных реликвий. ‹…› Это, так сказать, сторона фактическая, но есть и другая – чисто «психологическая». У матери моей был не такой характер, чтобы она просиживала над дневниками и сообщала им свои сокровенные думы. Все, что она переживала, а пережила она, как вам известно, много, она скрывала в глубине своей души». Очень важная характеристика! В. Μ. Русаков записал и такой рассказ одной из правнучек поэта: «Дедушка болезненно переживал нападки на мать… она сама никогда никому не говорила о своей жизни с Пушкиным… она только очень страдала от травли… Главным образом травила ее тогда пресса».

Александр Александрович немало сделал для сохранения в чистоте имени отца и для спасения пушкинских реликвий. Он стремился узнать об отце как можно больше и не допустить очернения его памяти, превращения в досужие сплетни семейных тайн. Этим объясняется протест обоих сыновей Пушкина против публикации в 1858 г. в журнале «Библиографические записки» писем поэта к брату Льву Сергеевичу; и особенно решительные возражения против печатания писем отца к матери, на которое в 1878 г. без ведома братьев отважилась младшая сестра. На полях книги сочинений Пушкина, принадлежавшей его племяннику Анатолию Львовичу, помимо приведенных «откровений» Александра II, есть и запись беседы А. А. Пушкина с Жуковским. Она прошла «несколько рук» и даже, как говорилось, оказалась переведенной на английский язык. Поэтому за достоверность ее ручаться невозможно, но привести стоит. В 1851 г. больной Жуковский пригласил Александра Пушкина-младшего к себе в Баден-Баден, если верить этой записи, для прощальной беседы. «… Василий Андреевич заговорил о закате своей жизни и, пристально всматриваясь в Александра Александровича, сказал, что он имеет сообщить ему нечто… важное, но просит уверить его честным словом, что он никому не скажет об этом. Корнет Пушкин обещал выполнить просьбу, и Жуковский открылся Александру Александровичу, сообщив, что он сам был царедворцем, но чувствовал свою поднадзорность у Бенкендорфа и боялся его. Сейчас, осознав все это, он открывает истину для потомства, заключающуюся в том, что в смерти Пушкина повинен не только шеф жандармов, но и распорядитель судеб России – государь. Поэт убит, убит человеком без чести, дуэль произошла вопреки правилам – подло…

Усталый Василий Андреевич перекрестился и умолк в слезах. Вторая обещанная встреча Александра Александровича и Жуковского не состоялась».

Свою линию охраны чести отца и достоинства матери А. А. Пушкин выдерживал до конца. В 1899 г. он писал брату: «Еще нынешней зимой мне удалось остановить представление безобразнейшей драмы в стихах какого-то Михневича, в которой наша мать представлена была в возмутительном виде, да и отец выведен каким-то грубым и даже невоспитанным человеком. Эту пьеску театральная цензура запретила для представления». Уже почти 80-летним стариком, в связи с 75-летием со дня смерти Пушкина, Александр Александрович принял корреспондента «Петербургской газеты» и сказал ему: «С грустью мне приходится констатировать, что, к великому моему огорчению, за последнее время имя отца стали в России забывать. Его отодвинули появившиеся за последнее время в таком множестве молодые поэты. Не всегда, впрочем, талантливые».

После смерти Натальи Николаевны (1863 г.), а частично и при ее жизни, Александру Александровичу досталась нелегкая ноша – хранить у себя и оберегать рукописи отца, письма к нему, никому тогда неведомый дневник, библиотеку его и другие реликвии, ценнее которых нет в нашей культуре. Еще в 1851 г. рукописи были временно переданы Натальей Николаевной братьям И. В. и П. В. Анненковым для издания собрания сочинений и подготовки «Материалов для биографии…» Завершив работу, П. В. Анненков вернул вдове поэта не все рукописи – отдельные листы остались у него. Вдобавок часть рукописей Пушкина хранилась в семье В. А. Жуковского, потом перешла к коллекционеру А. Ф. Онегину. Рукописному наследию поэта грозило распыление. Отсюда понятно, почему с ревностью скупого рыцаря отнесся А. А. Пушкин к врученному ему богатству. Более 20 лет он их попросту никому не показывал. Однако тот всеобщий энтузиазм, который царил при открытии памятника, поколебал его твердость. Отчасти под влиянием великого энтузиаста пушкиноведения П. И. Бартенева сын поэта решил пожертвовать все рукописи отца в государственное учреждение – московский Румянцевский музей (ныне Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина). Он писал директору музея: «В ознаменование торжественного дня открытия в Москве памятника отцу моему Александру Сергеевичу Пушкину, предполагая передать в общественную собственность сохранившиеся у меня подлинные рукописи его сочинений, я избрал местом хранения их на вечные времена находящийся под Вашим управлением московский публичный и Румянцевский музей, куда эти рукописи и будут доставлены ‹…›». Преимущественное исследовательское право А. А. Пушкин предоставил П. И. Бартеневу. С тех пор в журнале «Русский архив», который редактировал Бартенев, стали появляться новые пушкинские тексты. В 1882 г. после долгих хлопот и переговоров Александр Александрович добавил к основному рукописному фонду и еще одну великую драгоценность – 64 письма отца к матери, обусловив недоступность их для кого бы то ни было в течение 50 лет. В 1903 г. П. И. Бартенев получил от него 77 писем разных корреспондентов к поэту, в 1904 г. – 19 писем Нащокина. Только дневник отца сын не решался выпустить из рук. «Мемуары эти, – сказал он, – незадолго до смерти мне передала моя мать. Как-то раз она разбирала в столе и наткнулась на тетрадь. Она передала ее мне. После знакомства с мемуарами я решил их оставить пока в тайне ‹…› ввиду того, что там говорится о некоторых лицах недостаточно почтительно». После его смерти тетрадь перешла к Марии Александровне, а уж потом, в 1919 г., еще через несколько наследственных инстанций – к государству.[289]

Как зеницу ока хранил А. А. Пушкин портрет отца работы О. Кипренского, висевший у него в гостиной; отцовскую чернильницу со статуэткой негра – подарок Нащокина другу; серебряный туалетный прибор Пушкина; пушкинскую конторку красного дерева, картину Чернецова «Дарьяльское ущелье», висевшую в последнем кабинете поэта на Мойке. Все это, так или иначе, стало нашей общей, овеществленной памятью о Пушкине и заслугу сына-хранителя забывать нельзя.

Еще совсем недавно в Москве были живы люди, близко видевшие старшего сына Пушкина. В 1900 г. Александр Александрович участвовал в открытии памятника Пушкину в Царском Селе (работы P. Р. Баха). Среди съехавшихся туда газетных репортеров был А. И. Гессен, будущий автор популярных книг о Пушкине. Он вспоминал об Александре Александровиче: «Это был 67-летний генерал… с лицом, обрамленным седою бородою, мало напоминавший своего отца. И странно было представить себе его – в блестящем парадном генеральском мундире – рядом с бронзовым поэтом в скромном сюртуке, тем более помыслить, что перед нами находились правнук и праправнук арапа Петра Великого». На вопросы газетчиков генерал без малейшего гонора отвечал, что отца почти не помнит и вообще он только сын великого поэта.