Пария - Энтони Райан

качестве развлечения использовались сражения, но другие говорят о том, что те люди страстно любили театр и поэзию, как и кровавые зрелища. Впрочем, в те дни подобные догадки оставались за гранью моего воображения, и я продолжал представлять себе жуткие битвы между древними воинами-рабами, после которых победители, несомненно, наслаждались любовными утехами с поклонницей, а то и с двумя, а их похоть при виде крови становилась ненасытной…

– Элвин.

Я повернулся и упёрся лицом прямо в труп зайца-беляка, немало развеселив Юстана.

– Пора готовить! – смеясь, сказал он мне и протянул связку недавно пойманных зверьков.

Юстан был небольшого роста, и мне хватило бы сил побить его, но он, несмотря на любовь к розыгрышам, был ещё самым беззлобным членом этой банды, и потому его трудно было не любить. А ещё он умел весьма ловко обращаться с ножом, и обычно это охлаждало любые глупые идеи касательно мелкой мести.

– Возьми кого-нибудь из щенков, – сказал я, имея в виду дюжину или около того юнцов из нашей компании. Мне показалось, что с учётом моих недавних успехов такие задания уже меня не достойны.

– Приказ Декина. – Он отошёл, авторитетно дёрнул головой в сторону кучки юнцов, собравшихся у костра на краю арены. – Хочет закатить по-настоящему вкусный пир для наших гостей, а раз уж мой дорогой Йелк отправился в путешествие, то ты наш следующий на очереди лучший повар.

К этому времени мы стояли на поляне уже почти три недели. По прибытию Декин выбрал гонцов. К моему удивлению, Эрчел оказался среди них.

– Не забудь рассказать дяде, почему ты хромаешь, и весь в царапинах, – проинструктировал его Декин, передавая предмет, который менее опытный глаз принял бы за моток потёртых шнурков. На самом деле он состоял из четырёх разных отрезков верёвки, завязанных каждый своим особым узлом, каких большинству людей не связать. Читать из разбойников мало кто умел, но любой, кто не зря ел свой хлеб в Шейвинской Марке, понимал значение этих узлов: вызов от Короля Разбойников.

Совершенно запуганный Эрчел, доведённый до трусливого повиновения, каким я его никогда не видел, покивал головой и тупо заковылял на восток. Шнуру, Пекарю и Йелку доверили другие узлы и отправили на остальные стороны света. В ожидании ответов на вызов Декина, мы построили укрытия от усиливающегося холода и всё более обильного снегопада, и выбивали всю дичь, какую только могли найти в окружающих лесах. Накануне вечером дальние разведчики вернулись с новостями о том, что с востока и запада приближаются другие банды, а это означало, что вскоре в этом месте произойдет крупнейшее за многие годы сборище разбойников, каждый из которых будет ожидать от хозяина достойного гостеприимства.

Вздохнув, я оставил дальнейшие протесты при себе и направился к костру.

– Нам потребуется больше дров и намного больше воды.

Самыми впечатляющими трофеями наших охотничьих усилий стали два взрослых кабана, которых хорошенько выпотрошили, насадили на вертела и подвесили над костром на много часов, необходимых для того, чтобы приготовить их к столу. Я, как сержант, управлялся со своей ротой подчинённых, выдавая им кучу поручений, которые приходится выполнить, когда нужно накормить большое количество людей. Над множеством котелков и кастрюль с супом, приправленным дикими травами и костным мозгом, тучами клубился пар. В банде имелся приличный запас соли, и Декин разрешил мне пустить в ход её всю. Настоящие специи встречались реже, хотя у нас было полно чеснока и тимьяна. Декин сердито зыркнул, и этого хватило, чтобы остальные сдали свои личные запасы перца и сахара, а Герта даже рассталась с маленьким кулёчком шафрана.

– Собиралась продать его весной, – мрачно и неохотно пробормотала она, и мне сразу захотелось вернуть его, пускай и в обмен на особые услуги. Но Декин смотрел, так что я ограничился виноватой улыбкой в ответ и отправился добавлять драгоценные алые листья в миску с арахисовым маслом.

Мои юные работники занимались своими разнообразными задачами по большей части молча, прилежно и усердно, без жалоб или препирательств. В этом заключалось одно из противоречий разбойничьей жизни: те, кто попадали в неё в юном возрасте, часто вели себя лучше, чем это естественно для детей. Впрочем, страх – великий воспитатель дисциплины. Тем не менее, до полного подобострастия они не опускались, и их неизбежно приходилось иногда корректировать.

– Эй! – сказал я, хорошенько приложив Уффеля по затылку, за то, что его руки, которым следовало рубить кости на бульон, потянулись к девчонке рядом с ним. У Эльги, помимо Лорайн, была самая симпатичная мордашка в нашей банде, и хоть ей было тринадцать, но выглядела она моложе, что делало её полезной на экскурсиях по карманам в крупных городах. Уффель же был на год её младше, но страсти возмужания пришли к нему рано, вместе растущей россыпью гнойных прыщей, усеивавших его лицо от лба до шеи.

– За работу, – прорычал я, зловеще зыркнув на него. И он исполнил приказ, посмев хмуро глянуть в мою сторону. Эльга, чистая душа, хихикнула и послала ему воздушный поцелуй, отчего его прыщавое лицо нахмурилось ещё сильнее. Она надула губки и повернулась ко мне, с отточенной изысканностью сделав реверанс.

– Благодарю за защиту моей чести, добрый господин.

– Я такой же господин, как ты дама. – В моей руке мелькал нож, которым я строгал хрен. Протянув руку за очередным корнем, я заметил в поле своего зрения Тодмана, который разговаривал с Лорайн. Всего лишь обмен парой слов мимоходом, но они так редко говорили, что я обратил внимание. По большей части Лорайн, казалось, относилась к Тодману лишь с чуть меньшим пренебрежением, чем я, и можно было ожидать, что любое общение между ними будет коротким и резким. Но тут всё было иначе, неслышные мне слова произносились без какого-либо видимого раздражения, а скорее с осторожной, рубленой краткостью.

– Могу поспорить, её бы ты с радостью назвал дамой, – сказала Эльга. – А то и похлеще. – Я обернулся, увидев её озорную ухмылку, и ткнул пальцем на недотолчённый чеснок в её ступке.

– Если не доделаешь, то можешь звать меня господином всякий раз, как я буду охаживать твою шкуру ореховым прутом.

Она снова надула губки, но послушно вернулась к работе, а я смотрел, как Лорайн и Тодман идут в разные стороны, и вспоминал тяжесть двух серебряных соверенов, которые она сунула мне в ладонь. Вопросы, которые это поднимало, были очевидными и тревожными, поскольку знаменовали собой затруднительное