Великий Гэсэр - Автор Неизвестен -- Мифы. Легенды. Эпос. Сказания

и коня в дорогу оседлал.

А Хара Сотой все отставал:

от обжорства животом страдал.

Снова съехали с хребта в долину,

снова ночь в дороге их застала.

Снова взял Гэсэр и труп вороний

обратил в большую тушу лося —

и на дядином пути оставил.

Увидал Хара Сотон находку,

закричал: “Вот здесь и заночуем —

я добыл огромнейшего лося!”

“Поделись!” — сказал ему племянник.

Дядя заорал: “Еще нс вырос,

чтобы старшие с тобой делились!”

Промолчал Гэсэр, но усмехнулся

и в дороге с дядей разминулся.

С нова добыл он себе оленей

и, зажарив, ночевать улегся.

Утром видит дядя: вместо лося

труп вороний обрезал и жарил —

значит, вновь питался пропастиной.

По опавшим ребрам ударяя,

животом пустым урча, подъехал

дядя к месту, где Гэсэр оленей

жарил и свежатиной питался.

Пробурчал Хара Сотон: “Племянник,

почему в дороге спишь подолгу?

Просыпайся, и поедем дальше!”

Но когда Гэсэр чуть отвернулся,

дядя ухватил что ни попалось.

в брюхе и, давясь, наелся вдосталь

требухи: неважно, что сырая.

Не смолчал Гэсэр, не ухмыльнулся,

а сказал: “В дороге дальней, дядя,

быть нельзя обжорливым и жадным!” —

оседлал коня — ив путь пустился,

так что их поход опять продлился.

Но в пути Абай Гэсэр для дяди

новое придумал наказанье:

он величиною с жеребенка

камень, неудобный и шершавый,

сделал наголовным украшеньем

Яргалан — и на дорогу дяди

незаметно для того подбросил.

Дядя закричал: “Э-гей, племянник,

едешь, а не видишь! На дороге —

украшенье Яргалан! Я первым

увидал!” — и кинулся к находке.

“Ну и глаз! Да как же разглядел ты?

Значит, мы один конец веревки

ухватили[136] —так пойдем по следу!

Ты возьми-ка это украшенье

и вези его домой, но, вижу,

в пазухе его ты не удержишь —

дай-ка я к седлу его придвину,

дай-ка привяжу тебе на спину”.

Подсадив в седло Хара Сотона,

по спине коня его похлопав,

пожелал Гэсэр удачи дяде:

“Я желаю победить врага,

отловить желаю лончака,

а еще — желанное догнать,

а еще — любимую обнять!” —

благопожелание сказавши,

он отправил дядю в путь обратный.

А когда чуть-чуть отъехал дядя,

то Гэсэр воскликнул: “Тяжкий камень,

стань величиною с жеребенка —

до спины протри дэгэл, а спину

раздери до мяса нечестивцу!”

Так все и случилось: этот камень

стал величиною с жеребенка,

до спины протер дэгэл, а спину

разодрал до мяса, — и несчастный

дядя ослабел, с коня свалился

и лежал едва живой, с душою,

ставшей тоньше ниточки шелковой.

Отыскали же Хара Corona

пастухи Гэсэра и, признавши

в нем когда-то властного нойона,

сняли камень со спины разбитой,

от рванья одежд освободили,

отпоили чаем, подкормили

и домой беднягу проводили.

25. Сражение с Абарга Сэсэном

Далека дорога у Гэсэра,

даже дальше самой дальней дали,

но быстрее быстрого он ехал.

И заехал вдруг в одну долину,

где лишь белобокие сороки

весь простор степной заполонили, —

проскакал Гэсэр через долину,

вредных птиц давя и попирая.

Так же и воронью он долину

миновал, клювастых не жалея.

А затем и волчью он долину

пересек, клыкастых избивая,

волчьей кровью землю обагряя.

Там остановился и гнедого

скакуна в кремень преобразил он —

и кремень в карман дэгэла спрятал.

Взял волшебный красный камень задай,

разжевал и выплюнул повыше —

и жара такая наступила,

что потек навоз, кипя от зноя.

Сам же обратился в двух мальчишек —

в двух босых бесштанных оборванцев:

луки их из камышовых дудок,

стрелы их из тоненьких лучинок.

И Гэсэр в обличье двух мальчишек

стал играть на берегу близ моря,

что звалось Шара далай, чьи воды

желтыми и пенистыми были.

Мальчики резвились и играли —

стрелы их взвивались и летали.

Выгнанный из дома страшным зноем,

вышел Абарга Сэсэн на берег

и в Шара далай полез купаться,

чтобы хоть немного охладиться.

Выбрался на берег, сел на кочку

и на голову себе пристроил

катышок назьма, а двум мальчишкам

так сказал, покачивая пальцем:

“Бесштанные, учитесь лучше

стрелять и поражать стрелою.

Сюда вот-вот Гэсэр прибудет,

с ним тридцать три непобедимых

великих батора и триста

воителей, а также триста

обычных воинов, — нам с ними

сражаться, видимо, придется…

Пусть кто-нибудь из вас, мэргэны[137],

попробует попасть стрелою

в цель у меня над головою —

вот! я держу ее рукою!”

Мангадхаю, ждавшему ответа,

мальчики почтительно сказали:

“Мало ли что может приключиться:

наши стрелы от игры погнулись,

наши луки от воды скривились.

Если промахнемся и стрелою

в глаз иль в рот ударим вместо цели,

что тогда ты с нами делать будешь?”

Абарга Сэсэн расхохотался:

“Что укол ребячьей стрелки значит?

Он с укусом вошкн не сравнится!”

Дно бесштанных начали считаться,

кто из них стрелять возьмется мерным,

наконец, один-таки решился.

Но стреле ом дал такую силу,

что огнем взыскрился наконечник,

и пахнуло паром с оперенья.

И сказал мэргэн стреле заветной:

“Если выпала судьба убить,

то ударь его ты в правый глаз —

и занозою в зрачке застрянь!

Если час пришел мне умереть,

то минуй врага, заплачь, завой —

и летающею вечно стань!”

Выстрел был