Моя полосатая жизнь: Рассказы оголтелой оптимистки - Нина Витальевна Зверева

Михаил вообще любил все красивое, художественное. Однажды был номинирован за нашу программу на большую операторскую премию «Лазурная звезда». Называлась программа «Монолог хорошего человека».

Когда мы ее монтировали, режиссер Володя Егорушин все время повторял:

– Михаил Анатольевич, я даже не знаю, что здесь оставить, что убрать. Здесь надо все оставить – это же Куинджи, а вот это – Левитан.

Михаил умел красиво снять простую росинку. Что означает выражение «красота в глазах смотрящего»? Это когда человек умеет видеть красоту, а он умел ее еще и показать.

Кем мы были друг для друга? Михаил умел давать «кликухи» и довольно быстро нашел для нас нужное слово – напарники. Как в голливудском фильме, когда люди разного возраста, разных взглядов оказываются вместе и в этой связке делают общее дело, не складываясь, а умножаясь. Вот так случилось и у нас.

Началась наша совместная работа после одной из командировок, когда Сладков вдруг подсел ко мне и говорит:

– У меня вообще есть идея. Предложение. Или мечта. Чтобы мы работали вдвоем – вы рассказывали, я снимал, а больше чтоб никого не было.

Как раз в это время появились видеокамеры – маленькие, бытовые, смешные. Их привозили из разных стран: перестройка, границы открыты. И я подумала… Подумала, что лучше партнера мне не найти.

И мы начали готовиться и тренироваться, потому что на Центральном телевидении профессиональные камеры уже появились. На эти бытовые камеры мы делали с ним фильмы или просто ходили по улице, снимали интервью с людьми, а потом монтировали на двух видеомагнитофонах. Нам никто эти фильмы не заказывал, но я люблю делать лишнее, Михаил тоже. И в 1991 году, когда меня пригласили работать собственным корреспондентом Российского телевидения, я тут же позвала Сладкова оператором.

Дальше было много всего. Во время съемок сюжета, когда в Нижний Новгород привезли мощи Серафима Саровского, нас постоянно разъединяла огромная толпа людей. Я была еще неправильно одета, с непокрытой головой, не всем это нравилось. И Михаил каким-то образом проныривал со своей огромной камерой через этот поток, хватал меня за руку и возвращал на место съемки.

Есть еще одна веселая история – как мы тонули. Но сначала надо рассказать про камеру. Нам дали камеру японскую для работы на РТР, но он мечтал о камере Betacam SP. Мы долго ее ждали, дорого купили – она стоила дороже, чем квартира (в ту пору камера стоила 57 000 долларов, а квартиру можно было купить за 7000–10 000 долларов). При этом ни у меня, ни у него не было комфортной квартиры, но камера была нужнее. Камера, свет, лампочки, микрофон – за это он был готов отдать жизнь.

И вот представьте: катер, на котором мы снимали на Волге кино про экологию по заказу Российского телевидения, вдруг начал реально тонуть. Корма погрузилась в воду, люди бегают, суетятся, а Михаил спокойно заворачивает камеру в пленку и устраивает ее на спасательном круге. Паника оказалась напрасной, мы успели добраться на катере до берега.

Однажды в цехе большого завода наша камера летела с большой высоты. Микрофон-петличку, который прикрепляется на одежду человека, дающего интервью, не успели снять, человек с петличкой развернулся и пошел, а камера на штативе начала медленно падать на бетонный пол. Михаил подхватил ее за секунду до того, как она коснулась пола.

У Михаила всегда с собой было четыре носовых платка, аккуратно выглаженных, очень чистых. Первый платок – для камеры. Второй – для очков, третий – для меня и лишь четвертый – для себя.

Приехали со съемок. Отправили сюжет в эфир РТР

Были ли у нас разногласия? Конечно! Однажды, представляя его, я сказала:

– Это мой оператор Михаил Сладков.

Он побелел, а потом, когда рядом не было других людей, сказал:

– Я, Нина Витальевна, очень прошу вас запомнить. Я не ваш оператор. Я сам по себе оператор.

Я запомнила это на всю жизнь и никогда больше так не говорила.

Иногда, конечно, спорили по поводу того, как снимать. Он, как настоящий оператор, который ценит свет, любил поставить меня под луч солнца. Надо смотреть в камеру, а солнце бьет в глаза. Я прошу в тень, а он просит – потерпи, у тебя работа такая.

Он все время шутил и говорил, что он охотник, а я – подсадная утка. Если он видел нужного нам человека, а я нет, тихонько шептал:

– Басилашвили. Налево.

И я шла.

Какие же уроки я получила за те 27 лет, что мы работали вместе?

Первый – «Соблюдай достоинство». Фраза, которую он повторял часто и которая останется со мной навсегда. Это означало – не жаловаться, когда тебе плохо, потому что есть люди, которым еще хуже. Уходить из приемных, если заставляют долго ждать. Жить без суеты, неспешно.

Неспешно – это было его любимое слово. Мы всегда ехали заранее на самолет или поезд, потому что он терпеть не мог суетиться. Так же аккуратно и неспешно он складывал кабель от микрофона. Я пыталась научиться сама, брала этот длинный кабель, сматывала его, он подходил, стараясь быть корректным, забирал его у меня и перекладывал по-своему. Все его ящички, все его стеклышки – все всегда было в идеальном порядке. Он повторял:

– Тебе после интервью собраться и уйти – это быстро, а мне нужно время, потому что я должен сделать все как следует.

Помню, однажды на нашей даче Михаил ходил за грибами, он это очень любил, набирал обычно больше всех. А собранные грибы надо обработать. Это у меня они вечером где-то валяются, на следующий день мы половину обработаем, половину выбросим, но у Михаила не так. Он поискал себе место, нашел в гараже, поставил табуреточку, несколько мисочек-ведерочек, взял ножичек (его привез с собой, конечно, у него все всегда было свое). И начал мыть и класть чистые грибочки в другое ведерочко. Я по каким-то делам пошла в гараж и… вдруг обнаружила там всю семью. Мама сидела рядом, дети стояли вокруг, кто-то помогал, кто-то нет, муж задавал вопросы – короче, все были около него.

Потом я заметила, что так было всегда. Я любила кормить людей и кормила их даже в офисе. У нас работала повар Галина Васильевна, она каждый день приносила еду для сотрудников в кастрюлях. Михаилу это не нравилось, мы с ним по этому поводу ссорились. Ему не нравился запах той еды, тех кастрюль, не нравилось, что кто-то ест, кто-то не ест, посуда, которая остается, – все это его очень нервировало. Но я все равно делала по-своему.

И он придумал, как закончить со всеми этими обедами. В тот момент, когда все устраивались есть суп за большим столом, Михаил уходил за покупками на базар. Его он посещал везде, в каком бы городе мы ни были. Он приходил оттуда с каким-то сальцем-шмальцем, какими-то рыбками, он всегда умел выбрать. На базаре в Нижнем его знали все. Один раз я пошла с ним и со всех сторон слышала: «Миша, вот свежая баранина, Миша, вот…»

Но вернемся к нашей еде. Когда в офисе все ели, он приходил со свежим белым батоном и докторской колбаской – такой, знаете, розовенькой, со слезой – резал ее кружочками, разрезал батон посередине, клал соленый огурчик, какую-то травку и устраивался есть. И всем хотелось этот батон с этой колбаской. Это было что-то невозможное. До сих пор, хотя его нет уже более 10 лет, у нас иногда в офисе устраиваются такие обеды «имени Сладкова». И мой финансовый директор,