Церковь плененная. Митрополит Никодим (1929-1978) и его эпоха (в воспоминаниях современников) - Гусейнова

Финляндия

Для многих поездка за границу – это отдых, смена впечатлений; груз проблем, хотя бы на время, где-то позади. Но владыка Никодим до предела заполнял каждое своё пребывание за рубежом. А иногда и создавал новые проблемы, которые сам потом и преодолевал, – порой за счёт собственного здоровья. Вспоминает архиепископ Лонгин (Талыпин), викарий Московской епархии, представитель Русской православной Церкви в Германии (Дюссельдорф).

Характер владыки я мог бы проиллюстрировать следующим примером. Митрополит приехал в очередной раз в Финляндию, в Хельсинки, чтобы принять участие в поставлении нового лютеранского епископа. Торжественное богослужение было назначено на 10 часов утра в одно из воскресений. Естественно, владыка Никодим, как обычно, хотел совершить сначала Божественную Литургию в одном из наших православных приходов. И вот в Покровском Патриаршем приходе он назначил службу на 7.30 утра. Совершив богослужение, митрополит был приглашён на чай в дом настоятеля. Владыка общался с прихожанами, духовенством, а поскольку я был организатором визита, то моё дело было смотреть за тем, чтобы мы вовремя были на лютеранском богослужении, поскольку там должен был присутствовать и президент республики Финляндии. Время идёт, я говорю владыке, что нам пора уже ехать. Он мне говорит: «Да-да». Проходит немного времени, я снова подхожу к нему, говорю: «Владыка, нам нужно ехать». В ответ: «Я сказал тебе – да-да». Я вижу, не могу я старца переубедить, пошёл, позвонил в полицию. Объяснил положение и попросил полицейскую машину с мигалкой, которая будет ехать перед нами, дабы мы успели вовремя. Полиция приехала, и говорят, что если вы хотите заранее приехать, то ехать надо сейчас. Я пошёл и говорю владыке, что полиция приехала, просит поторопиться. Он мне: «Я тебе сказал – да», и продолжает сидеть. Я пошёл к полицейским, а они говорят, что если этот человек не выйдет сейчас, они уедут. Я говорю: «Поймите, он митрополит Ленинградский и Новгородский, член Священного синода». Они нервно отвечают: «Нам не важно, кто он и какой митрополит, мы его проводим, если только он немедленно выйдет». Я пошёл к владыке снова, митрополит крайне раздражён: «Я сказал, что иду!» Я отвечаю, что полиция утверждает, что если Вы сейчас не выйдете, то придётся добираться пешком. Митрополит встал, прочитал благодарственную молитву и быстро вышел из комнаты. За ним последовал болгарский митрополит Панкратий. Подошёл владыка к машине, сел, захлопнул дверь. Я тоже сел в машину, и мы поехали. Я обращаюсь к владыке: «Извините, что я так сказал, поймите, что полиции всё равно, а нам надо вовремя приехать». Авва молчит, владыка Панкратий, представитель болгарского Патриарха, говорит: «Владыка, не сердитесь на отца Лонгина, он же только лучшего хочет». Молчание. Подъезжаем мы к евангелическому собору, улицы все перекрыты, поскольку ожидали приезда президента Финляндии, без двух минут десять мы влетаем на машине на площадь перед собором, я быстро выскакиваю, вытаскиваю митрополита из машины, а он мне говорит: «Посмотри, как там у меня крест на клобуке», причём очень спокойно. Я говорю: «Владыка, всё очень хорошо», беру его под руку, веду. Уже слышна сирена, президент подъезжает. Я говорю: «Скорее, владыка!», а он: «Спокойно», и солидно поднимается по ступенькам собора, его приветствуют, отводят на его место, и тогда он миролюбиво говорит мне: «Ну, Сотник (так он меня, любя, называл), смотри, мы прекрасно успели». Владыка садится на предназначенное ему место, и тут же входит президент. После богослужения я подхожу к владыке под благословение, а он говорит: «Ну чего тебе, Сотник, было волноваться, чего наводить панику, мы же успели, всё хорошо, ты молодец, всё хорошо устроил!» [117] .

Афон

Бывая на Афоне в 1960-х годах, владыка Никодим нередко сталкивался с недоброжелательным отношением греческих насельников к маститому паломнику из советской России. Иноки опасались усиления русского былого влияния на Святой Горе, и в каждом таком визите видели «руку Москвы». Однажды, во время одного из первых визитов, владыка подал на «вечное поминовение» в древнюю обитель синодик с именами усопших иерархов Русской православной Церкви, а также своих родных и близких. К помяннику он приложил 100 долларов, что было по тем временам крупным пожертвованием. Особенно если учесть жёсткий валютный контроль советских времён. Это невольно расположило афонскую братию к посланцу из России, и святогорцы стали считать его «своим».

А обстановка на Афоне была весьма сложной. Ещё 18 марта 1957 г. патриарх Алексий I обратился к Константинопольскому патриарху Афинагору с просьбой допустить на Афон в русский монастырь св. Пантелеймона десять новых монахов из Советского Союза: «Поминая годы пребывания на Афоне наших насельников и радость их духовного возрастания в благословенной атмосфере св. Горы, мы обращаемся к Вашему Святейшеству с просьбой благословить и ныне пребывание и несение послушания в монастыре св. Пантелеймона русских монахов, вновь желающих прибыть в количестве десяти человек, и дать нам великое утешение сознавать, что русские люди, как и в древние времена, несут молитвенный подвиг во славу имени Христа Бога нашего, в уделе Его Преблагословенной Матери» [118] .

Однако во второй половине 1958 г. денежная помощь Свято-Пантелеимоновскому монастырю на Афоне, посланная Патриархом Алексием I в связи с бедственным положением обители, была отвергнута её монахами. Попытка послать из СССР монахов на Афон потерпела фиаско. «Кроме церковной стороны этого дела, здесь не следует упускать из вида ещё и другую его сторону, – отмечалось в зарубежной печати. – Ни при каких условиях органы государственной безопасности СССР не выпустят из страны непроверенных людей; они выпустят туда лишь не вызывающих никаких сомнений в смысле их политической благонадёжности. А если эти люди благонадёжные, то, во-первых, едва ли они будут искренними монахами и подлинными насельниками монастыря во имя Христа, а, во-вторых, те же органы государственной безопасности не забудут дать им «дополнительные задания», мало имеющие общего с монашеством. Да и вообще, не будут ли в этом случае одеты монашеские рясы на негласных агентов государственной безопасности СССР? Положение на этом фронте борьбы Московской Патриархии за своё абсолютное церковно-политическое господство создалось в достаточной степени деликатное» [119] .

Именно митрополиту Никодиму принадлежит заслуга возрождения почти совсем угасшего русского монашества на Святой Горе Афон. Получив, хотя и с трудом, разрешение посетить Афон, он наглядно столкнулся с кризисом, в котором оказался русский