Возвращение на Большой Каретный - Анатолий Борисович Утевский

следствии». Кроме того, они голосом подавали знаки знакомым и близким, по-дельщикам, находящимся на территориях, приближенных к тюрьме со стороны Бутырского вала. Володя мне говорил, что виденное им он использовал в своих песнях и прозе. С балкона 10-го этажа моего дома на Новолесной улице хорошо видна Бутырская тюрьма. Бутырская тюрьма — это следственный изолятор, вмещающий 150 тысяч арестантов.

Интересна история этого сооружения. В 1771 году в местечке Бутырская слобода города Москвы (сегодня это Бутырская улица) по указу Екатерины Второй был построен губернский тюремный замок (архитектор М.Ф. Казаков). Ансамбль выполнен в форме «каре», по углам которого — четыре башни, соединённые высокими каменными стенами: Пугачёвская, Полицейская, Северная, Часовая. К основному зданию примыкают четыре тюремных корпуса, сообщающихся с ним путем переходов. В центре была построена тюремная церковь со звонницей (в 1918 разрушена). На втором этаже имелись вместительные балконы, соединенные с коридорами тюремных корпусов. Именно на эти балконы выводили заключенных из корпусов на богослужение. В 1774 году здесь сидел и Пугачёв, прикованный цепями к стене. Клетка, в которой его привезли в Москву, здесь сохранялась после его казни ещё долгое время. Здесь сидел Дзержинский, в 1920 году давал концерт Ф.И. Шаляпин… Не так давно Бутырка прославилась тем, что в ней несколько суток сидел олигарх Гусинский. Сегодня Бутырку реставрируют, ведь она считается архитектурным памятником и, простите за невольный каламбур, охраняется государством.

Так что никто Бутырку на опилки не разобрал, как мечтал Высоцкий («…чтоб не осталось по России больше тюрем, чтоб не стало по России лагерей…»).

Именно с Бутырской тюрьмой неразрывно связана судьба главных героев «Романа о девочках» Высоцкого. В частности, в этой тюрьме служил надзирателем «пенсионер и пожарник, бывший служащий внутренней охраны различных заведений тюремной системы, оперированный язвенник, желчный и недобрый молчун и садист», Максим Григорьевич Полуэктов, отец главной героини романа, Тамары. А Николай Святенко по кличке Коллега, которого она впервые полюбила, по странной случайности всё предварительное заключение просидел здесь же, в камере, за которой Максим Григорьевич тогда надзирал.

Отсидел в Бутырке и Шурик Голиков по кличке Внакидку, «человек лет уже пятидесяти, но без возраста, давнишний уже лагерный житель, знавший все тонкости тюремной сложной жизни».

Не берусь утверждать, что в «Романе о девочках» Высоцкий использовал свои впечатления о Бутырке, но вряд ли это просто случайное совпадение, ведь именно с этой тюрьмой были плотно связаны судьбы основных персонажей «Романа…». Вообще «Роман о девочках», безусловно, расширяет представление о Высоцком, и я ещё раз с горечью думаю о том, как до обидного мало он прожил…

Графика: Игорь Бичурин

Будут небезынтересны некоторые мысли Высоцкого в этом плане. «Вот ты работаешь, сидишь ночью… Кто-то прошепчет тебе… Написал строку… Вымучиваешь… Потом песня с тобой — иногда она мучает месяца по два. Когда «Охоту на волков» писал — она меня замучила. Мне ночью снился один припев. Два месяца звучало только: «Идёт охота на волков, идёт охота…» — скажет Володя спустя годы. — Песня эта всё время не даёт тебе покоя, скребёт тебя за душу и требует, чтобы ты её вылил на белый лист бумаги и, конечно, в музыку…»[15]

Михаил Туманишвили, мой хороший и давний друг, известный кинорежиссёр, поведал о весьма любопытном эпизоде, о котором, быть может, интересно узнать не только простому обывателю, но и профессиональным исследователям творчества Владимира Высоцкого. «С Володей у меня была связана одна большая и серьёзная поездка по Сибири, по Казахстану, Алтаю и так далее, где мы были с ним месяца два вместе просто каждый день. А ещё — его частые приезды ко мне домой, на Кривоарбатский переулок, — вспоминает Михаил Туманишвили. — Об одном таком неожиданном его визите я и хочу рассказать. Это было в 1964 году. Володя ко мне приехал ночью, из Питера, точнее уже под утро… Была зима, очень снежная такая, метельная. Где-то часа так в три ночи раздался какой-то стук в моё окно: будто кто-то камень кинул. А этаж-то у меня — третий! Выглядываю: метель метёт, фонарь какой-то сиротливый, третий этаж, высокое окно, и стоит одинокая заснеженная фигура Вовки Высоцкого под окном. А поскольку я был не один, а с дамой, то, естественно, сгоряча всё прямо в форточку и выдал ему, что думал. А Володя говорит: «Можно, я к тебе поднимусь?» — «Заходи». Зашел, принес бутылку водки, которую за пятерку он у таксиста взял. Говорит: «Всё-всё-всё, ребята, я вам не мешаю, давайте, давайте, идите спите, я посижу ещё, поработаю». И он сочинил в эту ночь — до утра сидел писал! — «Штрафные батальоны». Это удивительно! Датый, усталый, измученный, закрученный, но свербила в нём эта тема… И утром он мне сказал: «Слушай, что я ночью сегодня написал…» И прочёл!»

ШТРАФНЫЕ БАТАЛЬОНЫ

Всего лишь час дают на артобстрел.

Всего лишь час пехоте передышки.

Всего лишь час до самых главных дел:

Кому — до ордена, ну, а кому — до «вышки».

За этот час не пишем ни строки.

Молись богам войны — артиллеристам!

Ведь мы ж не просто так, мы — штрафники.

Нам не писать: «Считайте коммунистом».

Перед атакой — водку? Вот мура!

Своё отпили мы ещё в гражданку.

Поэтому мы не кричим «ура!»,

Со смертью мы играемся в молчанку.

У штрафников один закон, один конец -

Коли-руби фашистского бродягу!

И если не поймаешь в грудь свинец,

Медаль на грудь поймаешь «За отвагу».

Ты бей штыком, а лучше бей рукой —

Оно надёжней, да оно и тише.

И ежели останешься живой,

Гуляй, рванина, от рубля и выше!

Считает враг — морально мы слабы.

За ним и лес, и города сожжены.

Вы лучше лес рубите на гробы -

В прорыв идут штрафные батальоны!

Вот шесть ноль-ноль, и вот сейчас — обстрел.

Ну, бог войны! Давай — без передышки!

Всего лишь час до самых главных дел:

Кому — до ордена, а большинству — до «вышки».

«…А ещё, — добавил Михаил Туманишвили, — я помню его стихи про мою комнату, которую в мое отсутствие покрасил один художник. Выкрасил в три цвета, с какими-то молекулами, атомами — это было как детская комната при отделении милиции! Зрелище было то ещё, не для слабонервных. И Володя, увидев это, написал:

У меня с нервишками

Как-то не устроено,

Надо стены Мишкины

Застелить обоями!

— Буквально за минуту сочинил! — восхищался Михаил Туманишвили. — Настоящий мастер экспромта!..»

Вилли Токарев, мой хороший знакомый, сказал, что когда он приехал в Нью-Йорк,