Правосудие в современной России. Том 1 - Екатерина Владимировна Михайлова

Судьи «коронные» подсказывают судьям «народным»?

Заметим, что в современном российском уголовном судопроизводстве судья-профессионал (председательствующий в процессе) свои далеко идущие выводы (не только о виновности/невиновности пока еще только будущих подсудимых, но и о виде и размере наказания будущим осужденным) делает (пусть и непроизвольно) задолго до начала процесса. Причина этого парадокса кроется в том, что и по закону, и в соответствии с существующими методиками по организации рассмотрения уголовных дел судья (руководитель процесса) обязан ознакомиться со всеми материалами дела сразу же после принятия его к производству(!)[171]. Поэтому, нет ничего удивительного в том, что полученные в результате такого обязательного ознакомления априорные знания, автоматически выливаются, как минимум, в мысли, материализуемые в тактике рассмотрения дела.

Анализ некоторых уголовных дел позволяет сделать обоснованный вывод о том, что факта наличия своих подобных «итоговых» выводов некоторые судьи иногда могут и не скрывать. Более того, свое законное априорное знание через посредников (Свердловский областной суд — дело по обвинению Алиева и др.)[172], а то и сам лично (Московский областной суд — дело по обвинению Белой и Сушкевич) судья во внепроцессуальном порядке озвучивает присяжным.

Особо следует подчеркнуть, что в текущий момент времени, данные внепроцессуальные контакты председательствующего с присяжными, а равно их оценка в апелляции и кассации (как и некоторые другие значимые обстоятельства) раскритикованы Президиумом Верховного Суда РФ.

Еще один нюанс: авторы теории исходят из того, что судьи из народа, ничего не должны знать ни о событии преступления, суть которого им разъясняет прокурор («глаза открывает»), ни об участниках процесса. Святая наивность! Это в эпоху информационной революции? Пора привыкнуть к тому, что кандидаты в коллегию присяжных к моменту начала судебного разбирательства знают о преступлении, подсудимом и его жертвах, если не все, то очень многое. Проведенные нами опросы показали, что практически все они в суды пришли со сформировавшимся мнением.

Игнорирование в рамках института суда присяжных его особенностей ведет к тому, что отечественный суд с участием присяжных (как процедура) категория не то, что искусственная, она, во многом, просто надуманная, ибо существовать таковая может только «в тепличных условиях»: обвинению разрешено все, защите ничего.

Категории «авторитет» применительно к понятиям «авторитет судебной власти», «авторитет судебной системы», «авторитет конкретного суда», «авторитет конкретного судьи (коронного, профессионального и «из народа»)» мы коснемся еще и не раз.

Чтобы читателю было легче разобраться в сути поднимаемых авторским коллективом проблем, позволим себе два лирических отступления, посвященных: 1) сути судебной власти и 2) сути права.

Что необходимо, чтобы заработал институт мировой юстиции (Justice of the Peace)?

С данным институтом еще сложнее, ибо практически все в «мировом» видят мелкого чиновника, от которого одновременно ждут: 1) точного соблюдения закона и 2) чуда. Что на это ответить? Очевидно, что чуда не будет. Относительно того, в кого в наши дни превратились мировые судьи, читай нашу статью о том, как мировые судьи в г. Курске по делу четырех росгвардейцев «заставляли» вынести нужное кому-то решение[173].

Скажем больше, настоящий мировой судья не нуждается в юридическом образовании, ибо судить он должен не по закону, а только в рамках обычного права.

Кратия и адхократия

Если категория «кратия» (власть) в той или иной степени нами уже неоднократно исследовалась, то на понятии «адхократия» применительно к избранной теме мы полагает нужным остановиться специально.

Адхократия (от лат. ad hoc — по случаю) — всегда нечто временное, специализированное, динамичное. Фактически речь идет о временной, ситуативной модель организация власти, направленной на оперативное решение какой-то конкретной задачи. Примерами адхократии являются всевозможные «временные правительства». Например, в России: Временное правительство — реально высшей орган власти. В первую очередь, речь идет о власти исполнительно-распорядительной, во-вторых, власти законодательной.

Несмотря на то, что аморфное управленческое образование — Временное правительство — просуществовало сравнительно недолго — с 02(15).03.1917 по 26.10(08.11).1917 — по сравнению с более чем тысячелетней историей нашего государства — мгновение, лидерам «революционного» движения удалось предпринять некоторые смелые шаги по трансформации «царского» судопроизводства в правосудие демократическое.

В рамках адхократии каждый организационный компонент — свободный модуль. Такая организация работы для большинства людей становится вариативной, не повторяющейся и ответственной, требующей от индивида способности к свободе действий, принятию самостоятельного решения, оценке и суждению.

Общепризнано, что адхократия — как форма эффективного управления получила свое развитие в США при президенте Ф.Д. Рузвельте. Ее формы: «Президентский комитет по административному управлению» (1936–1937), «Временный национальный экономический комитет» (1938–1941). Не секрет, что в рамках адхократии Ф. Рузвельт легко нашел способ подчинить своей воле Верховный суд США, всего лишь намекнув на то, что увеличит число судей с девяти человек до 15, дополнив высший орган судебной власти шестью своими сторонниками.

Адхократическая антикризисная модель разработана американскими исследователями Кимом Камероном и Робертом Куинном в книге «Диагностика и изменение организационной культуры» (1999 г.)[174]4.

Адхократическая культура — динамичная, творческая работа, в рамках которой поощряется готовность к риску, личная инициатива, допускается определенная свобода действий со стороны сотрудников. Лидеры — всегда новаторы.

Человеческая природа неизменна, что предопределяет наивность ожиданий появления принципиальных изменений в поведении Homo sapiens. Короче, общество без преступности (страсти) — такая же утопия, как и рай на земле. Все, что в поведении человека — морально (в этом суть страсти), неизбежно будет тиражироваться, даже несмотря на самый суровый уголовно-правовой запрет (обдуманное, но не эффективное действие).

Мы утверждаем, что уголовная политика — загадочная очевидность[175]. «Очевидность» обосновывается тем, что преступность хотя и феномен, но все же объективная реальность, в целом данная в ощущение каждому. Преступность имеет свою статистику, как официальную, так и неофициальную. Очевидно, что общество (а равно производное от него такое социальное образование как государство) вынуждено преступности в силу ее как потенциальной, так и реальной опасности что-то противопоставить (действие, основанное на УК и осуществляемое по правилам УПК). Очевидно также и то, что само это противопоставление (самостоятельное направление государственной деятельности) не может существовать без планирования (душа знает, что надо делать?). Такое планирование, а равно воплощение этих планов в жизнь — есть не что иное, как уголовная политика.

В то же время «загадочность» уголовной политики усматривается в том, что как ее авторы прекрасно понимают априорную тщетность подавляющего большинства предпринимаемых ими усилий. Обязательными элементами этих усилий по традиции (по И. Бентаму) являются: во-первых, хорошие кодексы (как правило, любой кодекс в юриспруденции — это, в лучшем случае, день вчерашний, а то и позапрошлого века[176]), разработанные ведущими учеными на основе выработанных ими стройных и завершенных концепций уголовного права и, во-вторых, четко функционирующие судебные системы.

Мы же ниже