Голова дракона - Мануил Григорьевич Семёнов

и сам Кирпичников. А М. Е. это кто? Мать честная, да это же моя мать — Матрена Егоровна! Как же она сюда затесалась? Жива, значит, старушенция, только вот не заглядывал я к ней тыщу лет. Да и какая корысть заглядывать? Пенсия 42 рэ, спитой чай, сушки по 36 коп. за кулечек, и разговоры про модные лекарства против радикулита. Нет уж, увольте, тыщу лет не звонил и сейчас не буду. Перебьется как-нибудь, поди привыкла без моих звонков. А вот в магазинчик один брякнуть надобно. Балычка что-то захотелось. Директору того магазинчика я как-то сынка из беды выручить помог. Пусть и он постарается.

Да… Так вот и живу я на свете: людям стараюсь помогать и про свой интерес не забываю. Только вот сейчас, признаться, чувствую себя как-то не так. Стою перед вами, рассказываю обо всем без утайки и в догадках теряюсь… А что мне за это отломится?

АЛЛЕРГИЯ

Если я вам скажу, что у нас на сборке народ подобрался исключительно разный, то никакого открытия не сделаю. Недаром наш оратор по вопросам промышленного дизайна Коля Шутиков любит повторять, что в мире нет двух абсолютно одинаковых утюгов. Ну, а о людях нечего и говорить: что ни человек, то свои, индивидуальные отклонения от технических нормативов. И все-таки даже на фоне этих отклонений Мотька Улыбов — настоящий уникум. Впрочем, судите сами.

С Улыбовым беседует профорг.

— Понимаете, Матвей Николаевич, — говорит он, — цех переживает самый ответственный момент в своей жизни: начало последнего, решающего квартала. И сегодня, крепко взявшись за руки, мы должны во весь голос заявить о нашей решимости, готовности, стопроцентной непоколебимости преодолеть все барьеры, все трудности в борьбе как за количество, так и, в особенности, за качество выпускаемой продукции. Надеюсь, в этом дружном, согласном хоре прозвучит и ваш звонкий голос. Вы согласны со мной?

— Угу.

За Улыбова берется цеховая учетчица Надя, она же сектор профобразования и социологических проблем.

— Уважаемый Матвей Николаевич, поймите, что мы хотим от вас немногого: будьте коммуникабельны. В нынешний напряженный и, в известной мере, жесткий век жить в коллективе и быть вне его — нельзя. Почему мы не видим вас за нашим «круглым столом», не слышим на наших оживленных обсуждениях путей и методов борьбы с браком? Неужели вы так и будете все время стоять в стороне, неужели вас устраивает позиция эгоиста-одиночки?

— Не.

И вот так каждый раз. Усекли, что за тип? Слова из него пассатижами не вытянешь. И это в то время, когда современная жизнь требует от человека, чтобы он не стоял истуканом у станка, сборочного стола или у штурвала тепловоза, а и умел выступить по телевидению, дать интервью корреспонденту, принять участие в каком-нибудь творческом симпозиуме или толкнуть зажигательную речугу на митинге. И надо признать, что большинство наших ребят просто молодцы: любого заводского Цицерона за пояс заткнут! Этим наша бригада и славится. Только вот Улыбов всю картину портил.

Жена его не раз к нам забегала, чтобы за мужа словечко замолвить.

— Вы, говорит, не обижайтесь на моего Мотю. Аллергия у него.

— Это еще что за болезнь? — спрашиваем ее.

— А такая зловредная хвороба, что он ни слушать, ни произносить речей никак не может. Хоть убей его!

Убивать мы его, конечно, не стали, но меры решили принять. После одного, особенного случая. Приехали к нам телевизионщики записывать передачу «Главное в нашей работе — качество». И молоденькой режиссерше наш Улыбов почему-то приглянулся. Вцепилась она в него и ну тормошить:

— Улыбнитесь, товарищ, и скажите несколько слов. Прошу вас, держитесь повеселее!

Представляете, что она от Улыбова потребовала? Ну и вышел, конечно, полный конфуз. Смотали телевизионщики свои кабели и сами смотались. В соседний цех, какого-то весельчака Угрюмова снимать.

Договорились мы после этого избавиться от Улыбова, чтобы картины не портил и палки в колеса бригаде не ставил. Стали обдумывать, как к нему подступиться. И тогда Коля Шутиков предложил:

— Давайте попросим Надю, пусть возьмет улыбовскую продукцию на особый учет. И как только обнаружит брак, сразу заострит вопрос на цехкоме, а мы все поддержим.

Только ничего у нас не вышло. И, можно сказать, из-за малости, из-за пустяка. Не смогла Надя, как ни старалась, обнаружить никакого дефекта ни в утюгах, ни в электроплитках, ни в нагревательных печках, которые проходили через руки Улыбова. Оказывается, у него была причуда — делать каждую вещь на совесть, чтобы ни сучка, ни задоринки. Короче говоря, сорвалось дело.

Ну вот и торчит по-прежнему этот тип Улыбов как бельмо в глазу нашей прославленной бригады. Что с ним делать?

А если у него действительно эта самая… аллергия? Надо посоветоваться с врачами. Не может быть, чтобы не существовало против нее какого-нибудь лекарства… Ведь теперь даже рыб научили разговаривать!

ТЕЛЕФОННЫЙ ЧЕЛОВЕК

Человек обзаводится знакомыми случайно, но от этого само знакомство порой не остается просто случаем, а перерастает в нечто большее. О таком знакомом я и хочу рассказать.

Где мы встретились? В больнице… Да, жизнь, к сожалению, до жестокости закономерна. Все в ней происходит последовательно: сначала идут школьные знакомые, потом знакомые по институту, конторе, фабрике, появляются турпоходные, курортные… А потом приходят больничные. Словом, наши койки стояли рядом. Так вот, мы лежали (кстати, заметили ли вы, что чем дольше живешь, тем больше лежишь?!) в одной палате. И он врезался в мою память так, как до того не врезался ни один однопалатник.

Не подумайте, что мой знакомый обладал одной из известных больничных особенностей. Не храпел по ночам. Не изводил бесконечными рассказами о своих действительных и мнимых недомоганиях. Не клянчил лишних лекарств и процедур. И все-таки врезался в память. Почему?

Он говорил по телефону.

Наша палата находилась рядом с застекленной будкой, стены которой были исчерчены множеством цифр и формул. В будке был маленький телефончик, который в 23 часа ночи отключался, а в 6 утра включался. Семичасовой отрезок времени давался для отдыха и остывания как телефончика, так и тех, кто им пользовался. Гуманная мера!

Однако моему соседу, Роберту Львовичу, и этот тайм-аут был недостаточен, чтобы остыть полностью. Случалось, что он ночью громко спрашивал:

— Алло, алло! Слышите?

Я, конечно, слышал. И, проснувшись, переворачивался на другой бок, а Роберт Львович затихал.

Так было ночью. А днем все повторялось:

— Алло, алло! Как меня слышите?

Ответ, очевидно, был утвердительным. Роберт Львович воодушевлялся:

— Ну и прекрасно. Кто говорит? Роберт Львович. Помните, прошлой осенью мы встречались в доме Петрашевских?

Видимо, прошлая осень с фамилией Петрашевского в