Самые громкие мистификации от Рамзеса до Трампа - Петер Келер

В начале XIX века молодые чешские интеллектуалы заинтересовались историей своего народа и занялись поисками исторических документов, но нашли крайне мало. После Тридцатилетней войны габсбургская Австрия насильственно вернула Чехию в католичество и германизировала высшие слои общества, из-за чего чехи лишились культурной и политической элиты. Чешская наука и литература отныне не существовали. Театры, школы, Пражский университет, образование, торговля и управление — все немецкое. Чешские ученые говорили и писали на немецком, ибо их родной язык не был языком науки.

Даже обращение к временам до Тридцатилетней войны принесло мало утешения. Немцы имели «Песнь о Нибелунгах», могли похвастаться миннезингерами и монументальными придворными эпическими поэмами Готфрида Страсбургского и Вольфрама фон Эшенбаха, а вот в чешской литературе царила пустота.

Нужно срочно все менять! В 1816 году поэт Йозеф Линда, 27 лет от роду, обнаружил «Песнь о Вышеграде», датируемую XIII веком и написанную на древнечешском языке. Через восемь лет этот героический эпос перевели на немецкий. Начинается «Песнь» так:

Гой ты, солнце наше,

Крепость Вышеград!

Ты стоишь бесстрашно

На крутых холмах,

На скале отвесной.

Всем врагам на страх.

Заканчивается эпос победой над врагами. Последние четыре строки в тогдашнем переводе буквально звучат так:

С горы битва переместилась в равнину:

Враги дрогнули,

Враги побежали,

То был их крах — они проиграли.

Год спустя, в 1817-м, поэт Вацлав Ганка, коллега Линды по перу, обнаружил в подвале церкви Святого Иоанна в Кенигинхофе (город в Восточной Богемии, ныне Двур-Кралове-над-Лабем) кипу листов, содержащих 14 древнечешских песен и поэм, созданных в IX–XIV веках. Как и «Песнь о Вышеграде», Краледворская рукопись повествует об исторических событиях, будоражащих национальное самосознание чехов. Например, о победе над королем Людвигом в 805 году, об изгнании поляков из Праги в 1004 году, о неизвестно когда состоявшемся триумфе над саксонским войском, о разгроме татар в 1241 году в битве при Оломоуце.

В 1818-м, опять-таки всего через год после обнаружения Краледворской рукописи, последовало третье открытие. В пражский Национальный музей доставили анонимную посылку, и в ней обнаружились четыре пергаментных листа с древнечешскими текстами, созданными примерно в IX–X веках. Найденный в замке Зелена Гора конволют получил название «Зеленогорская рукопись». Частью ее была и песнь-поэма «Суд Либуши», воспевающая Либушу — победительницу всех и вся, в том числе и немцев, мифическую праматерь средневековой чешской королевской династии Пржемысловичей.

На публикацию с радостью откликнулись чешские ученые и литераторы. Чешский язык возвысился до почтенного языка литературы и культуры, а чешская история обогатилась блистательными победами. Но ясное дело: с песнями что-то неладно. Недоверие вызвали не только временная близость этих открытий, но и несогласованность описанных сюжетов с историческими фактами. Однако тех, кто сомневался в подлинности песен и отрывков поэм, обозвали склочниками за «чрезмерную критику» и обвинили в желании «разорить чешское Средневековье». Вопрос о возможной фальсификации текста отмели как несущественный, ведь, выражаясь словами писателя Вацлава Алоиса Свободы, «восхищение <…> оправдано ценностью самой поэзии, и не имеет значения, где и когда она создана». Вацлав Алоис Свобода в 1824 году перевел все тексты на немецкий, дабы о жемчужинах чешской литературы узнали и за пределами Богемии.

В том же 1824 году богослов и лингвист Йозеф Добровский, обратившись к общественности, без обиняков заявил, что рукописи — фальсификация. Более того, этот нарушитель спокойствия сообщил: «Я лично знаю фальсификаторов, я учил их старославянскому и русскому языкам». Он не назвал имен, но догадаться легко: это Йозеф Линда и Вацлав Ганка в 1819 году переводили «древнечешские» тексты на современный чешский. И вот на что намекал Йозеф Добровский.

На фальсификации Линду и Ганку вдохновили сколь известные, столь и выдуманные «Поэмы Оссиана» Джеймса Макферсона. «Поэмы Оссиана» — мнимый старошотландский эпос III века — с энтузиазмом встретили по всей Европе. Линда и Ганка использовали вышедший в 1792 году русский перевод Ермила Ивановича Кострова и переделали его на свой лад. На русский оригинал указывают не только внешняя форма и особенности правописания, но и язык, даже с учетом его архаичной выразительности и старинных метафор. Русские слова можно найти в Краледворской и Зеленогорской рукописях. А в «Песне о Вышеграде» пройдохи Ганка и Линда, знавшие сербский, вольно переложили сербскую «Песнарицу».

Спорные тексты, тем не менее, полезны и интересны не только с политической, но и с художественной точки зрения. Они вдохновили чешских музыкантов, художников и писателей на новые творения. Фальсификация под средневековые тексты несомненна, но Ганка и Линда почитаются и поныне, ведь они сыграли решающую роль в возрождении и обновлении чешского языка и литературы. Наряду с этим учли и замечание Добровского: «Нельзя похваляться ложной историей. Достаточно и того, что есть в нашей настоящей истории. Ложь — удел тех, у кого нет ничего другого». Произведения, созданные Йозефом Линдой и Вацлавом Ганкой, признаны выдающимися образцами поэзии начала XIX века и занимают важное место в предромантической эпохе чешской литературы.

К вопросу о «Годах странствий»

Гёте ошарашен. Только на Лейпцигской весенней ярмарке 1821 года он смог выпустить на рынок долгожданное продолжение романа «Годы учения Вильгельма Мейстера», написанного в 1795–1796 годах, — «Годы странствий Вильгельма Мейстера». Издатель книги — Иоганн Фридрих Котта. Тираж продавался в Штутгарте и Тюбингене. Но в то же время появляются вторые «Годы странствий Вильгельма Мейстера» — отпечатаны Готфридом Бассе в Кведлинбурге. Имя автора романа не указано. Ну и что?

Гёте придерживался мягкой позиции в вопросах интеллектуальной собственности. Он и сам кое-что заимствовал у других авторов. «Я многим обязан грекам и французам, я в неоплатном долгу перед Шекспиром, Стерном и Голдсмитом!» — признавался он своему другу Иоганну Петеру Эккерману. Да и подобные действия со стороны других писателей он одобрял: «Вальтер Скотт заимствовал одну сцену из моего "Эгмонта", на что имел полное право, а так как он подошел к делу с умом, его остается только похвалить. <…> "Преображенный урод" лорда Байрона — порождение Мефистофеля, и это работает!»

В 1821 году быстро выяснилось, какая из работ Гёте подлинник, а какая — подделка, тем более что автор последней не жалел слов для критики в адрес Гёте: мол, тот, может, и мастер формы, но из-за противоречивости характера создает только таких мятущихся персонажей, как Вертер или Фауст. Его герои «не обладают твердой волей, ясным сознанием, уверенной силой и истинным мужеством». Гёте не способен создавать что-то поистине прекрасное и возвышенное за неимением глубокого содержания,