Юрий Бондарев - Вячеслав Вячеславович Огрызко

разбиравшимся в литературе. Но начальство распорядилось иначе. Оно попросило ознакомиться с повестью Бориса Дьякова и Павла Омилянчука. Что эти люди понимали в литературе? Дьяков в 30–40-е годы делал в провинции карьеру партийного редактора. Но в 1949-м ему припомнили знакомство с расстрелянным перед войной Иосифом Варейкисом и арестовали. Выпустили через год после смерти Сталина, в номенклатуру уже не вернули, но и совсем пропасть не дали. Старые приятели пристроили его в «Советский писатель» на рецензирование самотёка.

Биография Омилянчука во многом повторяла судьбу Дьякова. Он тоже долго редактировал в провинции партийные газеты и тоже в какой-то момент угодил под каток репрессий. Правда, в отличие от Дьякова, он был пообразованней. После смерти Сталина ему поручили писать послесловия к сочинениям Джека Лондона.

Из них двоих Омилянчук оказался более бдительным. Свой отзыв – а он был представлен в издательство 2 августа 1957 года – этот бывший партийный редактор начал с заявления, что «Батальоны» – вещь весьма спорная и в предложенном издательству виде их печатать нельзя. Рецензент утверждал: «Основная идея повести порочна» (РГАЛИ. Ф. 1234. Оп. 18. Д. 211. Л. 10). А в чём заключалась эта порочность? Первый аргумент Омилянчука был таким: «Автор заканчивает повесть следующими словами: „Так кончается эта повесть о любви, ненависти и надежде“». Почему-то рецензент увидел в этом страшную крамолу.

Другой порок Омилянчук усмотрел в том, что писатель рассказал не о том немце. Он, видимо, привык к штампам, когда всех немецких солдат в нашей печати изображали или последними негодяями, без разбора уничтожавшими советских людей, или недалёкими придурками. А враги были разными: среди них встречались смельчаки и трусы. Омилянчук возмущался: «Для показа врага автор взял не типичного гитлеровца, который мог бы вызвать ненависть у читателя, а одурманенного рабочего, который не ведает что творит и который в своём неведении всё же вызывает чувство уважения как стойкий и мужественный солдат. Чувства ненависти этот враг не вызывает» (РГАЛИ. Ф. 1234. Оп. 18. Д. 211. Л. 14).

А самый главный просчёт Бондарева, по мнению Омилянчука, заключался в том, что автор сгустил краски и показал слишком много смертей, а это, по его понятиям, могло подорвать у читателей веру в мудрость начальства. Для окончательного развенчания рецензент и вовсе прибег к запрещённому приёму – уподобил «Батальоны» нашумевшему роману Владимира Дудинцева «Не хлебом единым»: мол, раз власть осудила тот роман, признав его вредительским, то точно так же следовало поступить и с рукописью Бондарева.

В отличие от Омилянчука, Дьяков был не столь категоричен. Он не считал, что Бондарев в своей повести допустил много ошибок идейного плана. Тем не менее и у него оказалось несколько замечаний. Самыми безобидными выглядели упрёки в частом использовании писателем вульгаризмов и даже сквернословия. Более серьёзным было второе замечание: выверить образ санинструктора Шурочки. Но главная претензия Дьякова касалась заголовка. «Название повести „Батальоны просят огня“, – подчеркнул рецензент, – мы считаем неправильным, так ‹как› оно не отражает идеи произведения» (РГАЛИ. Ф. 1234. Оп. 18. Д. 211. Л. 9). Ничего себе вывод! А чего же просили наши бойцы на захваченном на правом берегу Днепра плацдарме? Не тушёнки же! Они просили именно огня – без этого удержать плацдарм было невозможно.

Редактор издательства Кира Иванова оказалась в сложном положении. После разгромного отзыва Омилянчука она должна была или завернуть вещь Бондарева, или представить мотивированные возражения, которые бы убедили начальство в неправоте рецензента. Конечно, Иванова хотела спасти «Батальоны», но она знала, насколько осторожны были директор «Совписа» Николай Лесючевский и главред Валентина Карпова. Поэтому избрала третий вариант: совместную с писателем доработку повести. Она настояла на том, чтобы автор, нарисовавший жуткие картины боёв, более чётко выразил мысль: понесённые жертвы были не напрасны, люди шли на гибель ради одного – защиты Родины.

Позже Иванова представила начальству подробную справку о том, как проходила доводка рукописи. Она сообщила: «Автором написана целая глава о командире дивизии полковнике Иверзеве. В этой главе глубже разработан образ, интереснее и точнее нарисована операция дивизии и сложившаяся обстановка на плацдарме. Эта операция батальонов стала суровой необходимостью в создавшихся условиях, так как в это время произошло наступление немцев на севере, близ города Днепрова. Наступление это грозило потерей самого большого плацдарма дивизии. Действия батальонов и понесённые жертвы были необходимы во имя большой победы и успешного наступления нашей армии» (РГАЛИ. Ф. 1234. Оп. 18. Д. 211. Л. 20).

Эта справка убедила Лесючевского не препятствовать выходу «Батальонов» в вверенном ему издательстве. Впрочем, главным аргументом для директора «Советского писателя» стало не редзаключение Ивановой, а появление спорной повести Бондарева в двух последних книжках за 1957 год журнала «Молодая гвардия». Правда, в журнале она была напечатана не в полном виде. Макаров сделал несколько важных купюр. Я на эту тему разговаривал с Бондаревым в апреле 2015 года. Писатель не был тогда расположен к длительной беседе, но когда речь зашла о его «Батальонах», расчувствовался.

«Я написал её (повесть. – В. О.), – сказал он, – когда мне было всего тридцать лет. Тут как раз воссоздали журнал „Молодая гвардия“. Главным редактором этого издания стал критик Александр Макаров. Я вроде сразу нашёл с ним общий язык. Но в последний момент Макаров потребовал снять заключительную главу.

– Что его так напугало?

– Гибель главного героя. Макаров даже встал на колени передо мной – лишь бы я убрал эту главу.

– Это было желание самого Макарова, или кто-то надавил на него сверху?

– Не знаю. До меня доходили слухи о том, что высокое начальство было страшно недовольно первыми номерами воссозданного журнала, и кто-то вроде даже ставил вопрос об отставке редактора. Но имели ли все эти разговоры отношение к моей повести, не знаю. Может, и впрямь кто-то надавил на Макарова. Ведь тогда было кому давить. А может, Макаров сам решил перестраховаться. Я сейчас жалею о другом, о том, что не сохранил текст этой финальной главы» («Литературная Россия». 2015. 29 апреля).

О чём же была утерянная последняя глава? Я это выяснил. Помните, герой повести капитан Ермаков, когда с четырьмя бойцами вышел к своим, не сдержался и бросил комдиву Иверзеву обвинения в гибели батальона? Комдив после этого распорядился арестовать уцелевшего офицера. Ермакова ждал военный трибунал и расстрел – так на войне случалось, Бондарев тут ничего не выдумывал. Он даже набросал в последней главе повести сцену гибели своего героя, но она привела в ужас редактора журнала Макарова.

Ведь какие выводы напрашивались? Иверзев – подлец, показавший в ходе военной операции