Юрий Бондарев - Вячеслав Вячеславович Огрызко

полную бездарность и напрасно погубивший сотни солдат, но вместо того, чтобы понести за это суровое наказание, расстрелявший настоящего героя. На самом деле он ещё не имел большого военного опыта и, конечно, совершал немало ошибок, но он не был подлецом. Иверзев не забыл про удерживавший плацдарм батальон Бульбанюка. Но он действительно ничем не мог помочь погибавшим солдатам, потому что все резервы были брошены на другой, более важный участок фронта, а батальон Бульбанюка выполнял отвлекающую роль.

Макаров никак не мог допустить, чтобы советский генерал Иверзев в глазах читающей публики превратился бы в главного злодея, а то и во врага народа. Он не должен был допустить расстрела Ермакова – и Бондарев придумал мирное разрешение вспыхнувшего между комдивом и офицером-артиллеристом конфликта. Впрочем, даже такая концовка не спасла повесть «Батальоны просят огня» и её автора от гнева Главного политуправления армии и примкнувших к генералам-политработникам влиятельных охранителей из Союза писателей.

Я не могу сказать, что «Батальоны» в художественном плане во всём получились безупречны. Шероховатостей в них было хоть отбавляй. Писатель не избежал ненужных красивостей («Траурный пепел сыпался на шинели» – это о бойцах, которые проходили через сожжённое село). Он также перенасытил повесть случайными персонажами, исчезающими после одной-двух реплик.

Но у Бондарева нельзя было отнять другого. Он уловил и передал дух военного времени. А это дорогого стоило. «Трагический колорит „Батальонов“, – писал молодой критик Игорь Золотусский, – это колорит правды, правды человеческого переживания на войне и сильнее других – правды смерти; она как итог, как кульминация этого переживания. Это смерть Кравчука, что „с мучительной нежностью потёрся небритой щекой о плащ-палатку, будто хотел и не мог приласкаться к этой ставшей неуютной земле“ (переправляя его через Днепр, Шура думает: он никогда больше не увидит „даже такого вот неприятного, сырого тумана“). Это смерть братьев Берёзкиных, смерть Жорки и смерть Ерошина, от которого остался „почему-то уцелевший в своей первозданной чистоте новенький лейтенантский погон“» (Знамя. 1962. № 2. С. 212).

Как раз этот трагический колорит не разглядели ревнители идейной чистоты – а если и разглядели, то сочли дополнительным доказательством «вины» молодого писателя.

Первый залп по Бондареву дал в «Красной звезде» некий полковник П. Николаев. С одной стороны, он признал: «Сама картина боя батальона, попавшего в окружение, дана в повести ярко, убедительно» («Красная звезда». 1958. 19 января). Но с другой, заявил: «Обстановка, в которую автор поставил батальон, нам кажется искусственной». Но разве Бондарев что-то напридумал? Неужели на фронте то, о чём рассказал писатель, никогда не случалось? Заодно полковник разругал Бондарева за изображение комдива Иверзева – мол, в нашей армии таких командиров не было и нет. В общем, за статьёй Николаева были видны уши больших людей из Главного политуправления. По сути, «Красная звезда» защищала честь мундира, оказавшись не в состоянии подняться над чисто ведомственными интересами.

После этого на Бондарева накинулись и другие газеты и журналы. Как негодовала, к примеру, руководимая Всеволодом Кочетовым «Литературная газета»! 12 июня 1958 года она поместила статью Владимира Никонова «Граница добра и зла». «Если не видеть дальше батальона, – говорилось в этом материале, – действия командования бестолковы и бесчеловечны. Но ведь иначе полёг бы не батальон, а вся дивизия, и, может быть, не добившись победы. Конфликт предельно заострён. Но, найдя верное решение, писатель на эту задачу как раз и не мобилизовал подвластных ему художественных средств. Краски повести распределены так, что агония обречённого батальона по силе изображения, заслонив всю операцию, обвиняет командование, чьи высшие соображения оправдываешь умом, но не сердцем».

К слову, Никонов не был случайным человеком. Он имел неплохой художественный вкус и о войне знал не понаслышке. Больше того, незадолго до Победы его по ложному обвинению арестовали и бросили в тюрьму, так что он многое испытал и сам. Тем не менее ему не хватило мужества признать, что бондаревские «Батальоны» – великая и очень правдивая книга.

Спустя две недели после «Литературки» на Бондарева обрушился молодой критик Анатолий Ёлкин. «Мы, – с пафосом писал он, – не можем согласиться ни со многими образами рядовых солдат, выведенных в повести, ни с той ролью которую вольно или невольно приписал Ю. Бондарев Иверзеву в событиях последней войны. Написан Иверзев так, что порой теряешь ощущение, где у него кончается ошибка и начинается преступление. Какая-то смутность идейная и художественная нечёткость чувствуется во всём повествовании» («Комсомольская правда». 1958. 26 июня).

Но смутным, точнее мутным, был сам Ёлкин. В отличие от Бондарева, он никогда не имел твёрдых убеждений, а всегда плыл по течению: то громил в Ленинградском университете космополитов, то осуждал в молодёжной печати окопную правду фронтовиков, то разоблачал одного из основоположников «исповедальной» прозы Анатолия Гладилина. За эту безотказность его одно время держал в «Комсомолке» зять Хрущёва Алексей Аджубей.

Позже атаку на Бондарева продолжил в журнале «Москва» Михаил Шкерин. Чего стоило одно название его рецензии: «Правда или неправда»! Во-первых, он усомнился, была ли в реальности та история, которая легла в основу сюжета повести – как будто писатель обязан излагать только реальные события, не отступая от них ни на шаг! Во-вторых, критик признал все художественные обобщения писателя фальшивыми. В-третьих, его возмутило, почему беспредел комдива Иверзева не остановили коммунисты части. Вывод Шкерина был и вовсе ужасным: он обвинил Бондарева ни много ни мало в пересмотре опыта и итогов Великой Отечественной войны.

Поверьте, все эти нападки были далеко не безобидны. За Ёлкиным, как уже говорилось, стоял зять первого человека в стране. Шкерин на тот момент работал в издательстве «Молодая гвардия» и пользовался особым доверием главного комсомольца страны Александра Шелепина. Именно после их выпадов в адрес Бондарева перед писателем напрочь закрылись двери в «Молодую гвардию»: тогдашний директор издательства Иван Васильев и главный редактор Сергей Потёмкин сказали, что если когда и согласятся издавать Бондарева, то исключительно его вещи на современные темы, но никак не о войне. И они твёрдо держались этой позиции. Книга Бондарева впервые в их издательстве вышла только в 1962 году – это был тонюсенький сборничек «Поздним вечером» из шести рассказов, в котором война описывалась лишь в рассказе «Незабываемое».

Уколы разных николаевых и ёлкиных напугали не только издателей – затряслись и киночиновники. Режиссёры побоялись браться за экранизацию «Батальонов». Никто из них не хотел попасть под раздачу Агитпропа ЦК и Министерства обороны.

Уже в 1962 году Бондарев, когда сам стал дни и ночи пропадать на «Мосфильме», припомнил свой двухчасовой разговор с одним из мэтров советского кино. «Он мне сказал: напишите что-нибудь такое, что было бы