Виги и охотники. Происхождение Черного акта 1723 года - Эдвард Палмер Томпсон

списках арендаторов наводит на мысль о том, что они фермеры, йомены или ремесленники; те, за кого вносили слишком высокий залог, чтобы его мог выплатить простой работник; рыбак, который оказался хозяином рыболовного промысла; и люди, которые служили десятниками, управляющими поместий, членами поместных судов (Court Leet) или приходскими констеблями, — все эти должности обычно не доставались работникам или слугам. Несомненно, последние участвовали в охоте в качестве помощников или предпринимали собственные независимые вылазки за дичью, но не их действия больше всего тревожили власти. В любом случае столь жесткое разграничение социальных категорий, возможно, означает, что мы неправильно задаем вопрос лесному сообществу о нем самом. Списки арендных земель, завещания и данные обследований говорят о необычайной раздробленности землевладения: участки леса, издавна расчищенные под пашню, незаконно заселенные лесные земли, противоправно присвоенные чужие наделы, несколько десятков поулов, «отвоеванных» тут и там у леса. Работник вполне мог держать на условиях номинальной квит-ренты арендуемый участок, пасти в лесу немного скота, арендовать кусок земли в другом приходе. Слуга мог быть сыном йомена или ремесленника, готовым вскоре, в свою очередь, продолжить отцовское дело.

Это была страна йоменов, такая, какой изобразил бы ее Томас Харди[303]. И ядро «черных» браконьеров составляли средние слои лесного населения: немного из мелких дворян, больше — из состоятельных фермеров, еще больше из йоменов, из торговцев или ремесленников, и немного лесовиков победнее. А по описаниям правонарушений мы можем определить тех, кто им противостоял. Прежде всего, это были лесные чиновники и их союзники. «Черным» предъявляли обвинения в угрозах и вымогательстве денег («грабеже») у Бэптиста Нанна, а также в нападении на помощников егерей и на самих егерей. Другие преступления, на первый взгляд совершенные против частных лиц, могли оказаться направленными против представителей тех же лесных властей. Так, Эдварда Коллиера приговорили к отправке на каторгу за кражу «ручного» оленя у сэра Роберта Рича, но Рич при этом имел наследственное звание хранителя лесных угодий Беарвуд Уок. Барлоу, Шортера и еще пятерых обвинили в том, что они срыли плотину рыбного пруда в Уинкфилде, принадлежащего Эдмунду Хэлси, а Хэлси был рейнджером округа бейлифа Бэттлз. Шортер и с ним еще шестеро попали под суд за кражу ручной лани у Томаса Холлиера. Холлиер же, пока его не уволили в 1722 году, состоял младшим смотрителем Линчфорд Уок[304]. Роберту Шортеру было предъявлено обвинение в порче рыбных прудов виконта Кобхэма, констебля замка Виндзор.

Таковы обстоятельства семнадцати из представленных в таблице дел о преступлениях против частных лиц (см. выше, с. 115). Случаи Холлиера и Джеймса Барлоу (бывшего егеря, ставшего «черным») должны наталкивать на размышления. С фермерским сообществом конфликтовала не просто абстрактная лесная власть, а конкретные люди, живущие среди своих противников. Хотя Холлиера и уволили за халатность или за сговор с похитителями оленей, это не значит, что он был другом «черных». Он мог поддаться запугиванию, но в то же время пользовался своими привилегиями, так что его еще долго ненавидели даже после увольнения. Барлоу, с другой стороны, возможно, питал вражду к человеку, который заменил его (к Бэптисту Нанну), причем настолько свирепую, чтобы сделаться сообщником и пособником «черного» браконьерства.

В тех случаях, когда речь шла о привилегиях и льготах, обусловленных профессией или положением, а также при шантаже происходили ожесточенные распри, подробности которых никогда не удастся восстановить. Но кое-где остались зацепки. Часть лесного чиновничьего аппарата исстари составляла в лесу нечто вроде самовоспроизводящейся касты. Нанн был сыном лесничего; точно так же сыновья Ханнингтонов, Майлзов, Сойеров, Лоруэнов и Айронмонгеров приходили на место своих отцов. Эти семьи, без сомнения, пользовались доверием полковника Негуса, единственного реально действующего, а не просто занимающего синекуру должностного лица из благородного сословия. Других чиновников, по-видимому, смещали с каждой переменой в высшем руководстве или со сменой номинального рейнджера или хранителя отдельных лесных угодий. Основное ядро чиновников руководствовалось не столько идейными соображениями или чувством долга, сколько стремлением получать значительные выгоды.

Бумаги Сары, герцогини Мальборо, не являются надежным историческим источником. Лишенная монаршей милости в последние годы правления королевы Анны, она так и не вернула ее за всю свою долгую жизнь при двух правителях из Ганноверской династии; она терпеть не могла сэра Роберта Уолпола и, заявляя о какой-нибудь из своих многочисленных обид, давала волю фантазии. Но в одном из перечней ее жалоб есть отрывок, который заслуживает внимания. Герцогиня пришла в ярость из‑за того, что ее обложили местным земельным налогом на Виндзорский Малый парк, рейнджером которого она была (благодаря пожалованию времен своего фавора у королевы Анны), и изо всех сил старалась представить эту приятную и выгодную синекуру как дорого обходящуюся ей обязанность королевской службы. За нее она получала только пособие на сено, которого не хватало даже на жалованье лесникам. Она была сердита на Уолпола — тот пытался лишить ее и этого пособия, а затем, после того как несколько лет ее игнорировал, вдруг принялся подлизываться к ней: оказалось, что ему нужно занять 200 000 фунтов. «Какие бы выгоды ни извлекал такой знающий человек, как сэр Роберт, из своего собственного парка, — заметила она, — я нахожу свой парк в Бленейме очень обременительным в финансовом смысле»:

А в Виндзоре и того больше, потому что все младшие слуги считают, что он принадлежит королю и что они имеют право брать все, что могут… Что же касается оленей, то они принадлежат королю, и он может делать с ними все, что сэру Роберту заблагорассудится. Я не извлекаю из парка никакой пользы, разве что иногда могу поесть мяса мелких коровок валлийской породы, а коров у меня не больше, чем я позволяю иметь младшим лесникам, то есть на каждого по шесть… Я выложила кучу денег, что и называется быть хорошим арендатором, и никогда не опускалась так низко, чтобы предъявлять какие-либо счета, как делают другие вельможи в подобных случаях, за то, что делала для собственного удовлетворения[305].

Первый комментарий по этому поводу — это всего лишь доказательство от противного. «Черные», которые нападали на оленей в Большом парке Виндзора, Крэнборне, Нью Лодж, Бигшот Уок и Суинли Уок, не трогали Малый парк. Это наводит на мысль о том, что вполне вероятно (сколь ни возмутительно подобное утверждение), что Сара была хорошим рейнджером. Она не превратила свою должность в частную собственность, в отличие от рейнджеров и почетных хранителей других угодий, и не выжимала из нее все возможные доходы. Во-вторых, хотя Сара и ненадежна как источник, зато (что утешительно) лишена аристократического лицемерия. «Младшие слуги считают, что он принадлежит королю и что они имеют право брать все,