Майя Плисецкая. Грация и Вечность - Михаил Александрович Захарчук

– Это правда, я – левша и все делаю левой рукой. Только пишу правой, а левой могу лишь в противоположном направлении, зеркально.

– Всю жизнь я страдала бессонницей. Килограммами поглощала снотворное: нембутал, люминал, тазепам, рогипнол, валиум.

– Действительно я конфликтна. На рожон лезла часто попусту. Могла обидеть человека просто так, бездумно, несправедливо. Потом раскаивалась. Я всю жизнь себя грызу. Вблизи – это существенный недостаток. В перспективе, или как у поэта, «большое видится на расстоянии», это то, что всегда держало меня на серьезной высоте в искусстве, где самоуспокоение смерти подобно.

– Однажды Сати Спивакова стала мне рассказывать о каком-то суперкреме от морщин. Я говорю: «Разве такое бывает?» Не изобрели еще люди такое, думаю. Это, знаете, есть старый сад и новый сад. Но ухожен он или нет – это уже совсем другое дело. То же самое с лицом человека: видно – ухожено или запущено. Я не вижу в старости, в морщинах красоты. Я вообще-то старыми людьми не очень-то восторгаюсь. А уж молодящийся старичок или старушка – это вообще смешно. Кстати, по молодости я никогда не красилась – это было не модно. На знаменитой фотографии с Кеннеди в Белом доме у меня совсем нет макияжа – мне тогда это в голову не приходило. Мы нутряное сало покупали на рынке, чтобы снимать грим, – ничего в магазинах не было! А знаменитый лигнин, которым в театре предлагалось снимать грим, в том числе морилку с тела, – это же была жесточайшая пытка, просто сдирали куски кожи.

– А что такое, по-вашему, судьба? Да это всего лишь характер. Не все, но очень многое человек в жизни определяет сам. С каким характером он родился, таким останется всю жизнь. Но если человек целеустремленный, он может сам направить свою судьбу. Вот я с детства была ленивой. Если можно было сделать комбинацию один раз, я делала ее один, а не десять. Не всегда получалось фуэте, иногда выходило, иногда нет. Ну и что! И даже сейчас я думаю, что благодаря своей лености я сохранила ноги. Я всегда твердила, что природная лень во многом продлила мое пребывание на сцене. А вернее было бы говорить о том, что я всегда умела экономно тратить свои силы.

– Нет, я не завистлива. А мне, если до конца быть откровенной, некому и нечему было завидовать. Господь дал мне способности и неплохие данные, в Большом театре я перетанцевала уйму балетов, у меня, похоже, мировая слава. И главное – у меня прекрасный муж, чего же мне еще желать?

– Можно сказать, что я совмещала полюса. Могла быть расточительной и жадной, смелой и трусихой, королевой и скромницей.

– Моя работа с Морисом Бежаром всегда будоражила балетную Москву. Я не упускала случая – интервью ли, телевизионная передача – рассказывать о великом хореографе из Брюсселя, открывателе новых миров. Чиновников это бесит, руководство моего театра тоже, но я упрямо продолжала «просвещение народа». Хотя вкусу же не столько учатся, сколько его прививают.

– Когда остаюсь сама в доме, люблю, густо намазавшись каким-нибудь питательным кремом, раскладывать на кухне пасьянсы. Или пополнять свою коллекцию редкими людскими фамилиями, такими как Дамочкин-Визжачих или Негодяев. Никогда не пропускаю футбольных игр с участием моего любимого ЦСКА. Если есть с кем, я не прочь сыграть и в подкидного дурачка.

– Увы, но я ела всегда много. И вес мой был обычно чуть-чуть больше, чем нужно. Случались периоды, когда я заметно худела, но неумышленно. Просто из-за репетиций не успевала поесть. Не случись в моей жизни балета, наверняка была бы толстушкой. Но сцена любит худобу. А я люблю пиво с сосисками. Селедку просто обожаю и величаю ее госпожой селедой. Хлеб с маслом вообще – лучшее, что придумали люди. Японскую кухню люблю. Но вот ко всему сладкому всегда была равнодушна. Повезло. Курящих никогда не жаловала. Вкус крепких напитков мне безразличен. Могу выпить бокал-другой вина. Но уже третий – воздержусь. Знаю: может разболеться голова.

И всем твержу: запомните, не надо никаких диет. Жрать надо меньше.

– Мишенька, измениться труднее, чем за волосы себя поднять. А надо…

– Нюх для чиновника всегда важнее его ума.

– Этот белый рояль в нашей спальне – подарок Сола Юрока, знаменитого американского антрепренера. Я танцевала в Америке, он сказал мне: я на вас сделал хорошие деньги и дарю вам рояль. А у Родиона в кабинете есть свой кабинетный рояль. Гостиная у нас одновременно и столовая, там места мало. Вот мы и поставили его в спальне.

– Я танцевала в Америке с Рудькой Нуреевым. Нуреев – перебежчик на Запад, и нам запрещали встречаться с ним. Но он гениальный танцовщик, и там нас позвали вместе. Нам заплатили по десять тысяч долларов. Он положил деньги в карман и уехал. Я сдала их, как было положено, в министерство, и мне потом выдали 10 процентов. А влияние Нуреева на балет было огромно. Только сегодня он бы не произвел такого фурора. Сегодня многие так танцуют.

– Целью моей жизни всегда был танец. Цель достигнута. Могу сказать: «Плисецкий стиль» пошел по миру. Со сцены, с экрана телевизора нет-нет да и увижу свое преломленное отражение – поникшие кисти, лебединые локти, вскинутая голова, брошенный назад корпус, оптимальность фиксированных поз. Я радуюсь этому. Я грущу от того, что самой этого уже не повторить.

– Неправда меня всегда коробит пуще красной тряпки.

– Ни одной балерине мира никто не подарил столько балетов, сколько подарил мне мой муж.

– В Мюнхене мы снимаем квартиру. Это, как в старину говорили, меблированные комнаты. Я не нахожу радости в том, чтобы шиковать. Наоборот, нахожу в этом заботы. Если иметь дом, его же надо убирать, содержать. Караул! А так, как в гостинице, – мне удобно.

– Всю жизнь я называла три имени: Семенова, Уланова, Шелест. Лучше балерин за свою жизнь увидеть мне не довелось. Павлову и Спесивцеву живьем я не застала. По сохранившимся наивным кинокадрам и фотографиям могу утверждать, что это были великие танцовщицы. Но меня спрашивали о моих зрительских впечатлениях из зала. И я отвечала: Семенова, Уланова, Шелест. Уланова и Семенова оставили о себе легенды. Их имена не нужно было комментировать. А имя Аллы Шелест в мире не знают. Меня всегда переспрашивали. Кто третья? Шелест? Из Кировского театра? Какой спелинг ее имени? Ш? е? л? е? с? т? Правильно?.. Жизнь бывает несправедлива к таланту. Но поэт, композитор, художник пробьются через века. Если у них термоядерный заряд, конечно.