Дневник плавания с Берингом к берегам Америки. 1741-1742 - Георг Вильгельм Стеллер

В это время вернулся Плениснер, рассказал об увиденном и принес полдюжины белых куропаток, которых затем послал с лейтенантом капитану-командору, чтобы подбодрить его этой свежей пищей. Я же послал ему некоторое количество настурциевых и вероники для приготовления салата.

Тем временем пришли два казака и канонир, убившие двух морских выдр и двух тюленей, это известие показалось нам чрезвычайно важным, и мы упрекали их за то, что они взяли только шкуры и не захватили мясо. Тогда они принесли тюленя, который показался им более пригодным для еды, чем морская выдра.

С наступлением вечера я приготовил суп из нескольких белых куропаток и съел его с Плениснером, молодым Вакселем[191] и моим казаком. За это время Плениснер построил шалаш из прибойного леса и старого паруса. В нем мы спали ночью вместе с больными.

8 ноября снова стояла хорошая погода.

Утром Плениснер и я договорились, что он будет стрелять птиц, а я искать другое, что может пригодиться в пищу, но к полудню мы должны встретиться на этом же месте.

Сначала я пошел со своим казаком вдоль берега к востоку, собирал различные натуральные образцы и преследовал морскую выдру, в то время как мой казак подстрелил восемь голубых песцов, количество и упитанность которых, а также то, что они вовсе нас не боялись, крайне меня озадачили. И поскольку я в то же время увидел у берега множество манати[192], которых никогда не видел прежде — и не мог даже понять, что это за животные, потому что они постоянно наполовину погружены в воду, — и коль скоро мой казак на вопрос, не являются ли они „пле- вунами” или „мокоями”, о которых я слышал от камчадалов[193], отвечал, что таких животных нет нигде на Камчатке, и коль скоро к тому же я не заметил нигде ни одного дерева или куста, я начал сомневаться, может ли эта земля быть Камчаткой; скорее уж она должна быть островом. В мнении, что эта земля невелика и является островом, со всех сторон окруженным водой, меня еще более укрепляли облака над морем на юге.

Около полудня я пришел к нашему шалашу. После того, как мы с Плениснером там поели, мы оба решили пойти вместе с нашим казаком к западу вдоль берега и поискать наносного леса. Но мы вовсе ничего не нашли. Однако мы видели несколько морских выдр и убили несколько песцов и белых куропаток, а по дороге домой присели у небольшого ручья, приготовили чай и от всего сердца поблагодарили Бога за то, что у нас снова вдоволь суши и воды, подразумевая и те события, которые случились с нами, и несправедливости разных людей.

Сегодня была сделана попытка отдать якоря, и большие, и малые[194], все, что у нас были, чтобы как можно лучше закрепить судно, поскольку его могло вынести на берег.

Вечером, когда мы, насытившись, сидели у костра, пришел песец и на наших глазах утащил двух куропаток — первый случай из множества будущих обманов и воровства.

Следующими словами ободрил я своего больного и слабого казака, с чего началась наша будущая дружба, потому что он считал меня причиной своих злоключений и упрекал за мое любопытство, которое и ввергло меня в эти невзгоды. „Крепись! — сказал я. — Бог поможет нам. Даже если это не наша земля, у нас по-прежнему есть надежда туда вернуться. От голода ты не умрешь. Если ты не сможешь работать и служить мне, я буду служить тебе. Я знаю твое честное сердце и помню, что ты для меня сделал. Все, что у меня есть, — твое. Только скажи, и я отдам тебе половину того, что имею, пока Бог не поможет нам”.

Но он отвечал: „Не надо. Я с радостью буду служить вашей милости. Но вы ввергли меня в эти невзгоды. Кто заставлял вас идти с этими людьми? Разве не могли вы благополучно жить на Большой реке?”

Я от всего сердца посмеялся над его прямотой и сказал: „Благодаря Богу мы оба живы. Если я и вверг тебя в невзгоды, то в моем лице ты, с Божьей помощью, нашел верного товарища и покровителя. У меня добрые намерения, Фома. Пусть будут добрыми и твои. В конце концов ты ведь не знаешь, что случилось бы с тобой дома”.

Ведя беседу, я тем временем задумался, как нам укрыться от зимы, построив хижину, если эта земля окажется не Камчаткой, а островом. По этой причине вечером я начал обсуждать с Плениснером, что нам в любом случае надо построить хижину и, как бы ни повернулись обстоятельства, мы должны стоять друг за друга словом и делом, как добрые товарищи. Хотя он и не разделял мое мнение, что это остров, он притворился, чтобы не огорчать меня, и согласился на мое предложение построить хижину.

9 ноября ветер был восточный, погода вполне терпимая.

Утром мы отправились на поиски места для хижины и сбор дерева и обследовали то место, где позднее и обосновались и где вся команда провела зиму, устроив там свои жилища[195]. При этом, однако, мы потратили слишком много времени, охотясь на песцов, которых Плениснер и я убили в тот день шестьдесят, частью зарубив топором, а частью заколов якутской пальмой.

К вечеру мы вернулись в шалаш, где увидели других больных, перевезенных на берег.

10 ноября дул восточный ветер, до полудня погода была ясная, днем стало пасмурно, а ночью ветер намел вокруг много снега.

Мы перенесли весь свой багаж на версту, до места, которое выбрали накануне для строительства жилища. В это время на берег было доставлено еще несколько больных, среди них и капитан-командор, который провел эти вечер и ночь в палатке. Я оставался с ним вместе с другими и был поражен его самообладанием и странным удовлетворением.

Он спросил, что я думаю об этой земле.

Я ответил: „Мне она не кажется похожей на Камчатку”. Я объяснил, что обилие животных и их смелость сами по себе указывают, что это должна быть малонаселенная или вовсе необитаемая земля. Тем не менее она