Гражданин Бонапарт - Николай Алексеевич Троицкий

артобстрела, и французские канониры не решались дежурить на ней. Тогда Наполеон «велел поставить на батарее столб с надписью: «Батарея бесстрашных». И к ней стали стекаться самые храбрые, так как каждому из них было лестно обслуживать эту батарею»[254]. Две другие батареи Наполеон выставил на вершине холма против выхода из гавани и прицельным огнём оттуда вынудил адмирала С. Худа переместить свои суда ближе к Тулону, где он окажется, как это предусмотрел Наполеон, в ловушке.

Сам «юный всезнайка» удивлял тогда и подчинённых, и начальников личным примером настоящего героизма. Д.С. Мережковский писал об этом с восхищением, которое можно понять: «Всех зажигал своим огнём, заражал своей отвагой и всепожирающей деятельностью; был всем для всех: то пехотинец, то всадник, то сапёр, то канонир. Не жалел себя: скомандовав, как генерал, шёл в огонь, как рядовой <…>. Невозмутимый под летящими ядрами, не двигаясь с места, не изменяясь в лице, он только покрикивал «берегись — бомба!», как будто играл в снежки на Бриеннском школьном дворе. Бомба однажды пролетела так близко от него, что ветром сшибла его с ног и оконтузила, но он остался в огне»[255].

Почти все в армии Карто, кроме самого главнокомандующего, понимали, что «капитан Пушка» как военачальник на голову выше генерала. Даже супруга Карто простодушно внушала мужу: «Дай этому молодому человеку делать, что он хочет. Ведь он больше твоего смыслит, ничего у тебя не просит и во всём даёт тебе отчёт. В случае успеха слава будет твоя, а за неудачу ответит он сам»[256].

Солдаты и офицеры, а вместе с ними и комиссары интуитивно угадывали в юном капитане Вождя. Если какой-нибудь неожиданный ход противника (к примеру, обстрел или вылазка) заставал их врасплох, «все командиры постов в один голос кричали: «Бегите к Буонапарте, он знает, что делать!»»[257]. И он всегда всё знал. Может быть, не сразу, но очень скоро проявилось тогда под Тулоном то, что так красочно обрисовал Д.С. Мережковский: «Когда этот двадцатичетырёхлетний артиллерийский капитан, худенький, тоненький, длинноволосый, похожий на шестнадцатилетнюю девочку, но с важной осанкой и спокойно-повелительным взором, появился в лагере, все вдруг почувствовали, что власть принадлежит ему»[258].

Уже тогда, в тулонском лагере, Наполеон проявлял свой уникальный дар распознавать в самых разных, даже на первый взгляд неприметных людях заложенные в них военные способности. Таких людей он возвышал и приближал к себе. Именно тогда рядом с ним, под его командованием начали свою блистательную карьеру младшими офицерами будущие маршалы Франции Л.Г. Сюше, К.П. Виктор и О.Ф.Л. Мармон, будущий гофмаршал Ж.К.М. Дюрок, будущие генералы Л.Ш.А. Дезе, А.Ф. Лагарп, Ш.В.Э. Леклерк, Ж.Б. Мюирон, А.Ж. Жюно. Каждый из них обращал на себя внимание прежде всего отвагой, бесстрашием, силой духа, а Наполеон людей с такими качествами очень ценил, даже если им недоставало, как например, Андошу Жюно, полководческих дарований. «Как-то раз, — рассказывал император на острове Святой Елены Э. Лас Казу, — когда одна из батарей занимала позицию, я попросил подойти какого-нибудь грамотного сержанта или капрала. Некто вышел из строя и прямо на бруствере стал писать под мою диктовку. Едва он закончил, как ядро, упавшее близко от нас, запорошило письмо землёй. «Спасибо! — сказал писарь. — Песка не надо». Сама шутка, а также невозмутимость, с какой она была сказана, привлекли моё внимание и обеспечили будущность этому сержанту. То был Жюно»[259].

Отличилась тогда под Тулоном и 19-летняя «кавалерист-девица» (французская Надежда Дурова) Мария-Тереза Фигёр, которая прослужила в 15-м драгунском полку с 1793 по 1815 г., участвовала во многих боях и походах, была дважды ранена, пережила два плена и оставила интересные мемуары. Наполеон лично знал и ценил её[260].

Итак, вступивший с 16 ноября в должность главнокомандующего генерал Ж.К. Дюгомье одобрил наполеоновский план освобождения Тулона. Главная идея плана заключалась в том, чтобы блокировать Тулон с моря и принудить англо-испанскую эскадру выйти из гавани, оставляя тем самым гарнизон без её поддержки. Для этого требовалось взять форт Эгийет, т.е. командную высоту над гаванью, откуда можно было обстреливать все подходы и выходы для кораблей к городу и обратно. Лишённый поддержки флота Тулон не смог бы продержаться и считаных дней[261].

Три дня войска Дюгомье, а точнее сказать, канониры Наполеона с «Батареи бесстрашных» и всех других батарей вели артиллерийскую подготовку, обрушив на Эгийет смерч огня и железа. А 17 декабря, после полуночи, во тьме и в грозу, под проливным дождём, республиканские войска тремя колоннами пошли на штурм Эгийета[262]. Первую колонну повёл сам Дюгомье, 55-летний главнокомандующий. Эта атака была отбита. Дюгомье в отчаянии бросился к резервной колонне. Её уже вёл в атаку Наполеон. Рядом с ним во главе первого батальона шёл 19-летний капитан Жан-Батист Мюирон, который как никто знал здесь все перепады местности. Дюгомье пошёл вперёд вместе с ними. К трём часам утра бойцы колонны Наполеона ворвались в форт через артиллерийские амбразуры: первым — Мюирон, за ним — Дюгомье и Наполеон. Английские канониры в полуразрушенном, форту сопротивлялись отчаянно, но были все перебиты. Оказавшийся с ними генерал О'Хара, раненый, сдался в плен. Его саблю принял Наполеон (на острове Святой Елены он прямо скажет об этом своему врачу Барри О'Мира: «Взял в плен О'Хара»[263]).

В тот день ещё до начала штурма под Наполеоном была убита артиллерийским ядром его лошадь, а его самого ударная волна сбила с ног («Смерть осенила его своим крылом», — пишет об этом Ж. Тюлар). Когда же будущий император повёл своих солдат на штурм Эгийета, в рукопашной схватке с защитниками форта он получил штыковую рану в ногу. Ранены были также Дюгомье и Мюирон.

В 5 часов утра 18 декабря 1793 г. Форт Эгийет и соседние с ним форты — Малый Гибралтар и Балагье — были взяты республиканцами, после чего на Эгийет взошли комиссары Конвента, «уверенной, молодецкой поступью, с обнажёнными саблями, — взошли и поблагодарили солдат»[264]. «Завтра или, самое позднее, послезавтра мы будем ужинать в Тулоне», — обещал им Наполеон.

Тем временем на англо-испанских судах и в городе началась паника. Моряки союзной эскадры, оказавшиеся в огневой ловушке после того, как батареи Наполеона заставили их отступить вглубь гавани, ближе к городу, теперь торопились уйти в море под убийственным шквалом заградительного огня. В то же время роялисты-тулонцы бросились к гавани и стали хватать первые же попавшиеся на глаза лодки, чтобы добраться до эскадры своих незадачливых