Искушение - Ольга Дашкова

Он хочет угодить, казаться идеальным, показать себя с лучшей стороны, что на него можно рассчитывать, опереться на его сильное плечо, и он решит все твои проблемы. Но человек всегда должен решать свои проблемы сам. Если он не научится это делать, а позволит это другим, то ничего не выйдет из этого человека. Проблемы никогда не закончатся и не решатся сами.

С невозмутимым видом простилась с «новобрачными», расцеловала Марину, обняла Бориса, делая вид, что между нами не случилось той противной стычки. Было уже довольно-таки поздно, я устала, Семен подвез до дома, приглашал заехать к нему, но я так же была сама любезность, как и Семен, отказалась.

А еще меня тянуло туда, где Макс. Тянуло в те моменты, где я забывалась, где я не чувствовала боли, где я вновь была желанной женщиной. Да, пусть это был всего лишь секс. И теперь я даже согласна, что пусть мне после него будет плохо, потому что я привыкну, прикиплю к этому мальчику.

А он потом просто размажет меня, вытрет ноги, как о многих своих девчонок, выкинет и забудет. Но эти моменты, проведенные с ним, будут в моей жизни лучшими. Яркие, опасные, страстные, с привкусом горечи и сладости, с обжигающими поцелуями, настойчивыми ласками, со следами, оставленными на коже, с искусанными губами и возбужденной плотью.

Это все будет.

И я буду потом каждого мужчину, который встретится в моей жизни, сравнивать с ним. Но я уже знаю, с ним не сравнится никто. Потому что это все на уровне какой-то химии, на уровне энергетики, электрических разрядов, притяжения двух противоположностей. Это все на уровне магии.

Да. Я дам определение своему сексу с Максом именно так. Магический пасынок. Стремно звучит, но у него волшебный член, волшебные губы, а еще волшебные пальцы и совершенное тело.

А этот Анубис, татуировка на шее, она сводит меня с ума. Он словно заглядывает мне в душу, вынимает ее из тела и провожает прямиком в ад. Именно в этом заключается роль Анубиса, он проводник душ в загробный мир.

Как только открыла дверь квартиры, поняла, что в доме гости. В прихожей гора разбросанной обуви, из гостиной слышна музыка, разговоры, смех. Значит, у Макса тусовка. Я не против. Я просто хочу отдохнуть. Не придется с ним разговаривать, встречаться.

Уйду в свою комнату, приму душ. Достану чемодан, может быть, начну собирать вещи к завтрашнему переезду. Я больше не могу оставаться с ним на одной территории. Это неправильно.

Разулась, сняла пальто, как можно незаметнее и тише хотела пройти в свою комнату, но все-таки обернулась, проходя мимо гостиной, и встретилась взглядом с Максимом. На его коленях сидела девушка. Длинные светлые волосы, короткая юбка, голые ноги.

Я так никогда не сидела у парней на коленях. Я мечтала об этом, мечтала о тусовках, которые проходили в шестнадцать-семнадцать лет у моих одноклассников, подруг. Где они беззаботно и тайком от родителей курили и пили алкоголь. Девчонки сидели на коленях, разрешали себя тискать. Но все знали, что нельзя позволять большее.

У меня такого ничего не было, я была хорошей девочкой. Слишком хорошей. Изгоем. Меня никуда не приглашали, и у парней не было желания меня потискать или поцеловать.

Зачем я обернулась? Шла бы дальше. Но взгляд Максима меня остановил, зацепил. Впился со всей настойчивостью и не отпускал несколько секунд.

И за эти секунды я поняла, что в моей груди моментально, даже не за секунды, а за ее доли, вспыхнула яркая ревность. И я не хотела, чтобы эта девчонка сидела у него на коленях. И не хотела, чтобы он ее касался, смотрел. Чтобы его губы находились в такой близости от ее лица. Я хотела быть на ее месте.

Боль вспыхнула в груди и разлилась по телу, как взрывная волна. Резко отвернулась, ушла к себе, закрыла дверь, прижалась к ней лбом и попыталась выровнять дыхание.

— Нет, нет, нет, нет. Не сейчас. Этого не может быть. Этого не должно быть, — прошептала, зажмурилась.

Я взрослая. Я самодостаточная, самостоятельная женщина. Я не могу полюбить своего пасынка. Не могу влюбиться в девятнадцатилетнего парня, теряя голову. Потому что, если это произойдет, все то, о чем я думала по пути домой, махнув рукой на наши странные отношения, о том, что пусть мне будет больно, но сейчас мне так ярко и хорошо. Так вот, сейчас будет в тысячи раз, в миллион раз серьезнее и больнее. Этого нельзя было допустить.

Отдышалась несколько минут, услышала за дверью рокот голосов, среди них возмущенный девичий. Ушла в ванную, хотела содрать с себя это платье, залезть в душ, но замок был на спине, я не смогла до него дотянуться. Нервно схватив спонж и мицеллярную воду, начала стирать макияж.

Да, надо уезжать. Это будет правильно. Может быть, вообще уехать к матери, навестить ее, я разговаривала с ней только в том месяце и выслала денег, как делаю это уже регулярно несколько нет, но не навещаю. Но лучшим вариантом будет уехать в бабушкину квартиру. В ту, где я жила, когда училась, когда приехала в столицу и поступила в университет.

Мать не хотела меня отпускать, говорила, что большие города полны пороков и разврата. А я должна быть чистой девочкой. И вообще, по ее желанию должна была пойти в монастырь, чтобы замаливать грехи. Ее грехи. Ведь это она в молодости согрешила непонятно с кем, а потом родила меня, считая потом всю жизнь, что в этом виновата я.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍По ее словам, я была «дитя порока». Бред. Бред сумасшедшего. Именно такой я считала свою мать. Как же я устала слышать это половину своей жизни. Как же я хотела вырваться из ее оков, из того дома, из маленькой бедной квартирки. И я вырвалась.

Не было бы счастья, да несчастье помогло. Бабуля, та самая, со стороны отца, которого я никогда не видела и не знала, объявилась неожиданно, точнее, ее нотариус. Он огласил завещание о том, что некая Мария Петровна Вележанова оставляет мне квартиру в Подмосковье. Маленькую, скромную, с кучей старых вещей, облезлыми обоями и текущим краном. Но я решила, что это дар небес. А мать долго плевалась и говорила, что все это от лукавого, от дьявола, и я не должна была ничего этого принимать.

Так почти в восемнадцать лет, не имея