Книга слизи. Скользкий след в истории Земли - Сюзанна Ведлих

набросок деревца, скорее даже хиленького кустарника, наклоненного в сторону, подписал I think сбоку и в итоге сделал выбор в пользу метафоры «древо жизни». Это деревце – единственная иллюстрация в «Происхождении видов», революционном произведении Дарвина. Правда, в книге растение имеет уже более солидный вид: оно стоит прямо и имеет четкое деление на следующие друг за другом поколения видов. Детали отсутствуют, так как Дарвин стремился в целом обрисовать процесс эволюции. В «Книге о деревьях» Мануэль Лима отмечает, что в качестве новинки Дарвин показал изменения с течением времени, создав, таким образом, первое эволюционное древо жизни. В науке до сих пор ведутся ожесточенные споры о его конкретной структуре.

Томас Генри Гексли вошел в историю как «бульдог Чарльза Дарвина», поскольку он яростно защищал его тогда еще молодую теорию эволюции. При необходимости Гексли заступался и за других философов-натуралистов. «Я назвал это вещество [первичную слизь] Bathybius haeckelii и надеюсь, что ты не будешь стыдиться своего крестника», – писал он в 1868 году натуралисту, философу и художнику Эрнсту Геккелю, который столь же упорно продвигал дарвинизм в Германии. «Разумеется, я очень рад появлению Bathybius haeckelii и горд быть его крестным отцом!» – писал Геккель в ответ.

Bathybius haeckelii подтверждал центральную гипотезу натурфилософии Геккеля и объяснял происхождение жизни. Вопрос происхождения жизни – это пробел, который стало сложно заполнить с того момента, как теория эволюции Дарвина опровергла библейскую теорию творения и объявила человека потомком обезьяны и других животных. Кто же тогда, если не Бог, совершил первое изобретение? Как впервые из неопределенной материи появилась жизнь? Эрнст Геккель попробовал осмыслить этот вопрос и назвал первичную слизь источником происхождения всей жизни. Эта слизь, по его представлению, покрывала большую часть морского дна, а может, и всю его поверхность. Это вещество представляет собой границу между живым и мертвым, а также непрестанно производит новые виды.

Таким образом, все живое на Земле произошло от толстого слоя слизи. Проблема состояла в том, что у Геккеля не было возможностей это доказать. Как натуралист, он активно занимался морскими видами. Он вылавливал их из моря, а затем описывал и обрисовывал так идеально и детально, что его изображения послужили вдохновением для творцов в стиле модерн. Правда, с помощью весельной лодки и рыболовной сети он не мог достать со дна моря первичную слизь. Внезапно ему на помощь пришел технический прогресс и «бульдог Дарвина». В середине XIX века начались глубоководные исследования, пусть и не под научной эгидой. Задачей было измерить дно, глубину и другие свойства Атлантики, чтобы найти подходящий маршрут для подводных телеграфных кабелей.

Рыбы и слизняки, все, что плавает, ползает или носится по течению, все видели эту чудовищную штуку, этого невозможного, невиданного морского угря, который так неожиданно свалился к ним в море.

Что же это была за штука? Да, мы-то знаем! Это был огромный, в несколько миль длиною, морской телеграфный кабель, который проложили люди между Европой и Америкой.

То-то смятение, то-то переполох поднялись между законными обитателями моря! Летучие рыбы подпрыгивали на воздух так высоко, как только могли, а керцы выскакивали из воды на целый ружейный выстрел, – такие уж прыгуны! Другие же рыбы искали убежища на дне, да так стремительно, что далеко опередили телеграфный кабель и успели напугать и треску, и камбал, которые так мирно разгуливали в глубине, поедая своих ближних.

Несколько колбасообразных голотурий так перетрусили, что выплюнули весь свой желудок, и все-таки остались в живых, – им это нипочем.

ГАНС ХРИСТИАН АНДЕРСЕН, «Большой морской змей»

До этого сообщения между Европой и Америкой передавались с помощью кораблей. Отчего же теперь было не воспользоваться телеграфом? Необходимая техника уже существовала. Самуэль Морзе установил соединение между Балтимором и Вашингтоном. Также в проливе Ла-Манш уже был кабель. Установка трансатлантического соединения, разумеется, была гораздо сложнее, в том числе потому, что не хватало одного корабля для транспортировки кабеля. Первому разговору американского президента Джеймса Бьюкенена и королевы Виктории предшествовали многие ошибки и неполадки. Правда, вскоре после этого, в 1858 году, общение было разорвано, поскольку Лондон погрузился в туман «великого зловония», когда вообще вся жизнь в городе была парализована.

Прошло много лет, прежде чем было установлено надежное, длительное соединение, сохранившееся на долгие годы. Его отчасти предугадал Жюль Верн в своем романе «Двадцать тысяч лье под водой». «Он [кабель] имел вид длинной змеи, обросшей раковинами и водорослями, облепленной каменистой коркой, предохраняющей его от сверлящих моллюсков, – говорится там в вымышленном воспоминании современника. – Кабель лежал плотно, не раскачиваясь, давление на него было благоприятное. Время действия этого кабеля бесконечно, так как резиновая оболочка становится прочнее от пребывания в морской воде». Разумеется, электрическая «морская змея» не была бессмертной, но изобретение можно было считать успешным, во многом благодаря кораблям, предварительно долгие годы исследовавшим океан. Корабль «Циклоп» сыграл при этом большую роль при первичных измерениях, при этом один из членов экипажа находился там по поручению старого друга – Томаса Гексли. Он должен был обеспечить ему свежий материал для научных исследований. Более точные инструкции моряк получил уже в пути, в частности, какие именно пробы желательно было бы найти и как их сохранить. Кажется, во всем этом немалую роль сыграл крепкий алкоголь.

По непонятным причинам Гексли долго ждал и начал свое исследование лишь через десять лет после возвращения «Циклопа». Его ждал сюрприз: консервированная морская вода содержала кусочки желеобразной слизи, похожей на яичный белок с фрагментами мела. Гексли не сомневался: эта бесцветная и бесструктурная масса была первичной слизью, о которой говорил Геккель. В честь автора идеи Гексли назвал находку Bathybius haeckelii. Другие биологи-эволюционисты также поддались «слизистой лихорадке» и имели успех.

С морских глубин достали различные варианты Bathybius, в том числе очевидно примитивную форму из арктических вод, которую тут же объявили предшественником всех первичных слизей, так как древа жизни в тот момент были в моде. Всех сомневающихся убеждали тем, что Bathybius демонстрировал движения, свойственные организму. Правда, особенно они были заметны в минуты морской качки. Геккель чувствовал себя польщенным, Гексли писал о вопросе с чрезвычайным увлечением, и лишь осторожный Чарльз Дарвин, подобно нескольким другим философам-натуралистам, относился к находке скептически.

Таким образом, не все были однозначно убеждены феноменом Bathybius. Впрочем, внезапно пришла поддержка из Канады, правда, не из моря, а со Скалистых гор. Там были обнаружены каменные артефакты, получившие статус самых старых организмов, а вместе с тем и очень поэтические имена. Их назвали Eozoon canadense, то есть животные красной зари, поскольку они символизировали зарождение, рассвет жизни. Сложно было не заметить сходство между Eozoon