Ашер 6 - Сергей Шиленко

— Вот, держи, — я порылся в карманах и вытащил один из носовых платков, которые Шелли с завидным упорством постоянно распихивала по моей одежде, пытаясь привить мне хоть какие-то хорошие манеры. Этот был чистый.

Ада осторожно опустила предмет на ткань, и когда он оказался у меня на ладони, я увидел, что это маленькое карманное зеркальце. Оправа была деревянная, украшенная искусной, тонкой резьбой.

— Даже не думай в него смотреться! — строго предупредила она, зловеще сверкнув глазами. Затем Ада быстро завернула зеркальце в платок и спрятала его в свою небольшую поясную сумочку.

— Что это за штука? — не удержался я от вопроса.

— Точно не знаю, — призналась она, — но меня очень беспокоит, что оно как-то связано с Иди. Аркус мертв, его проклятые чары давно должны были развеяться или хотя бы ослабеть, но эти… эти все еще очень сильны. Пугающе сильны. Значит, это сотворил кто-то другой.

— Но кто может желать зла Иди? — я был озадачен и обеспокоен не меньше Ады. Сестренка ее — настоящее солнышко, я и представить не мог, чтобы кто-то мог всерьез хотеть ей навредить.

— Ты удивишься, Макс, но в Ордене о моей сестре ходят самые разные слухи, — с горечью сказала Ада. — Ее дар — самый редкий и могущественный, больше никто не может похвастаться таким. Но из-за того, что в нашей крови течет кровь Странника, некоторые считают ее недостойной обладать такими способностями. А кто-то и вовсе шепчется, что Иди опасна для окружающих.

— Бред какой-то! Тупость! — вспылил я. Мы уже двинулись в обратный путь, снова пробираясь по замусоренным лабиринтам.

— Так что враги у нее были практически с самого рождения, — вздохнула Ада, явно огорченная этой несправедливостью по отношению к сестре. — Один только ее дар — это уже тяжкое бремя. Он всегда выделял ее среди других, делал особенной. И она никогда не была по-настоящему счастлива из-за этого. Однако я заметила, что в последнее время ее улыбка стала как будто ярче, и все это, Макс, благодаря тебе. Спасибо, что ты так добр к ней.

— Эм… да не за что, пожалуйста, — я неловко потер затылок. — Иди и правда удивительная девушка.

— Я знаю, что ты к ней чувствуешь, — совершенно невозмутимо заявила Ада. — Она рассказала мне о вашем поцелуе.

— Ох… — протянул я. — Мне уже стоит начинать волноваться, что ты специально заманила меня сюда, чтобы разобраться по-свойски, без свидетелей? Нам сейчас предстоит серьезный разговор с демонстрацией лопаты?

— О лопате? При чем здесь лопата? — не поняла Ада, удивленно моргнув.

— Ну, знаешь, это такой обязательный ритуал. Разговор со старшим братом или, в твоем случае, сестрой девушки, которая тебе нравится. Обычно в процессе тебе ненавязчиво демонстрируют лопату, которой грозятся пробить башку, если ты посмеешь ее обидеть.

Ада несколько раз моргнула, явно пытаясь «въехать» в смысл сказанного, а потом вдруг коварно улыбнулась. И вот эта улыбочка меня слегка обеспокоила.

Совсем чуть-чуть.

Особенно после того, как в ее глазах мелькнул какой-то уж очень кровожадный блеск.

— Тебе нечего бояться, Медведев, — наконец рассмеялась Ада, и напряжение спало. Кажется, она перестала мысленно прикидывать, как будет потрошить меня, если я обижу ее сестру.

— Хорошо, это… ммм… радует, — я прочистил горло, чувствуя облегчение. Определенно радует.

— Хотя я должна тебя предупредить, — посерьезнев, продолжила она, опустив взгляд. — Иди связана обязательствами перед Орденом точно так же, как и я.

— Да, Сет что-то упоминал о клятве, — кивнул я, снимая свой светящийся камень с шеи и поднимая его повыше, чтобы лучше осветить нам дорогу. Какой-то неясный шорох справа привлек мое внимание. Впрочем, тут постоянно что-то шуршало и осыпалось с мусорных вершин, так что, скорее всего, мое воображение просто расшалилось. Наверное.

— Да, в жизни каждой послушницы наступает момент, когда она должна принести высшую жертву в виде клятвы, — Ада снова тяжело вздохнула, и в этом вздохе была такая явная, почти осязаемая тоска, что она ударила и по мне. Словно под дых дали.

— И что эта клятва значит для вас с сестрой? Конкретно? — спросил я, стараясь, чтобы мой голос не прозвучал слишком бестактно или чересчур любопытно.

— Это обязательство отдать свое сердце служению народу, точно так же, как это сделала Богиня Света, чтобы подарить нам свет Солнца, — пояснила она скорее формальную сторону вопроса. Но мне-то хотелось услышать совсем не это.

— Погоди, это же символически? Или… — меня немного напряг тот факт, что жестокие обычаи Ашена вполне могли подразумевать и вполне себе ощутимую, плотскую жертву. Типа, послушницам реально вырезают сердце, как-то там магически зашивают, и дальше они живут на чистой магии, но только до тех пор, пока послушно следуют своему обету. Бр-р-р.

— Конечно, символически, — поспешила успокоить она. — Однако на послушницу действительно накладывается связывающее заклятие. Оно должно лишить ее способности испытывать романтическую любовь. И если девушка уже дала такую клятву, то ни о каком браке не может быть и речи.

— А как же Несси, жена Байрона? — тут же спросил я, потому что здесь явно была какая-то нестыковка. — Они ведь давно женаты, и их брак, насколько я могу судить, выглядит вполне счастливым.

— Несси — Верховная Жрица, — пояснила Ада, ловко поворачиваясь боком, чтобы протиснуться между двумя высокими кучами мусора, стараясь не зацепить ничего рогами. Но все равно задела какую-то полоску изъеденной молью ткани, из-за чего несколько мелких безделушек со звоном посыпались на пол.

— То есть, Верховные Жрицы все-таки могут испытывать любовь и выходить замуж? — уточнил я, перешагивая через туго свернутый ковер, перегородивший проход, и чисто инстинктивно предложил руку Аде, чтобы помочь ей не споткнуться.

— Им доступен и другой вид клятвы, — кивнула она, грациозно переступая через препятствие, моей помощи ей, впрочем, не понадобилось. — Если Жрица желает выйти замуж, она должна доказать Совету, что ее брак принесет Ордену больше пользы, чем если бы она осталась незамужней. В случае с Несси этот союз был полностью оправдан и разумен с политической точки зрения, ведь Байрон — Лорд Ашер, правитель всего архипелага. Однако и ей пришлось заплатить за свою любовь очень большую цену.

— Какую? — оживился я, всем сердцем