Детство в режиме онлайн - Екатерина Вадимовна Мурашова

– Сколько, вам кажется, было бы уместным?

– Ну, один-два миллиарда, думаю, при современном уровне развития технологий не наносили бы природе особого вреда и могли бы комфортно разместиться и жить в свое удовольствие, не уничтожая планету.

– Вы предлагаете убить шесть миллиардов лишних людей?

– Да упаси вас господь! Нет конечно! Я предлагаю просто честно признать наличие этого пути решения проблем, активно его рекламировать, как следствие – поменьше рожать, и через два-три поколения все как раз и стабилизируется. Но конечно, я понимаю, что никто из власть имущих в современном мире никогда не посмеет сказать об этом вслух, ибо этот миг будет концом его политической карьеры…

– Может быть, вернемся к вашей неприязни к детям?

– Да, конечно. Расскажу на примере. Я осенью летала отдыхать за границу чартерным рейсом, – женщина послушно и как будто с облегчением (выговорилась, но испытывает некоторую неловкость за призыв к уничтожению трех четвертей наличествующего человечества) перешла к конкретике. – Длинный, многочасовой перелет. И вот в самолете был ребенок, наверное, ему было чуть больше года – он уже умел ходить, но совсем неуверенно. Сидели они сначала рядом со мной через проход, а потом – у меня за спиной.

– Много часов орущие в самолете и пинающие спинку впереди стоящего кресла дети вполне могут «конклав довести до людоедства», – процитировала я О. Генри. – Вряд ли в этом случае…

– Если бы так… – вздохнула моя визави. – Этот ребенок орал как раз вполне умеренно. Потому что его мать и отец все время им занимались. Сначала мать велела отцу договориться и согнать с места у окна (второе рядом было свободно, и они получали в свое распоряжение сразу два) европейского юношу в татуировках. Юноша не посмел отказать людям с маленьким ребенком (я точно знаю, что он за это место у окна дополнительно платил, я сама сидела на таком же) и пересел на место в середине салона. На его месте потом спала мать, пока отец развлекал младенца, и наоборот. Но надо честно признать, в основном мать развлекала сына сама. Младенец был белобрысый, с узкими припухшими глазами и очень большим ртом с мелкими зубами, которые все были видны, когда он улыбался. Мать называла его «моя сладкая крошка», фыркала ему в животик (от этого он заходился странным булькающим смехом), пела ему песенки, очень верно – у нее, несомненно, есть слух и даже голос, – повторяя их по кругу приблизительно два (или больше) часа. Еще она то и дело кормила его, доставая из-под кофты попеременно огромные синеватые груди и попутно вываливая жировые складки. Ребенок шлепал ее по значительных размеров животу и по щекам своими пухлыми ручками с таким влажным присасывающимся звуком, ему это очень нравилось, и ей, кажется, тоже… В общем, младенец вел себя довольно тихо, и даже пинался умеренно, но меня от их обволакивающего физиологического соседства тошнило практически непрерывно.

Вышла я из самолета с ощущением, что десять часов подряд таскала камни. А дальше это превратилось почти в навязчивость – это же был чартер, и они оказались со мной в одном отеле. Мне постоянно встречалась эта семья, и, куда бы я ни пошла, я слышала ее захлебывающееся «сладкий мой», оборачивалась и видела, как она фыркает в животик своего сына, целует его или кормит – с ложечки (в столовой) или грудью (под деревом на пляже). Однажды в парке я заставила себя вступить в контакт с отцом и младенцем (матери рядом не было, и это меня вдохновило), в надежде, что это поможет, даже подарила ему большую найденную мною в горном лесу шишку, все прошло хорошо, младенец булькал и смеялся своим многозубым ртом, отец благодарил. Не помогло. Однажды, увидев их вечером в компании другой пары, я вдруг поняла, что младенец как младенец, даже симпатичный, они все смеялись – и я испытала облегчение, но потом, уходя, прошла мимо и поняла, что это не тот младенец и не те родители – они мне просто уже везде мерещились, понимаете?

Ну это же ведь не норма, правда? Эта семья мне и вообще никому ничего плохого не сделала. Что же со мной-то не так?

– У вас ведь нет детей? – я задавала этот вопрос как риторический, уверенная в ответе.

– Почему нет? – удивилась женщина. – Есть взрослый сын. Закончил институт, работает.

Оп-па.

– А какие у вас с ним отношения?

– Прекрасные. Были небольшие конфликты в старших классах, но по рассказам знакомых сверстников я быстро поняла, что мне грех жаловаться.

– А когда он был маленьким? Младенцем?

– Вы знаете, я сама себя спрашивала. Не помню. Совсем. Но я тогда сначала доучивалась, потом работала, потом опять училась, фактически работать не прекращая… Кажется, все было нормально. Но я точно не пела ему колыбельных песен. У меня совсем нет слуха.

– А физический контакт?

– Тоже не помню. Отец, мой бывший муж, часто подкидывал его высоко вверх и однажды разбил им люстру – это я хорошо запомнила.

– Ребенок не пострадал?

– Ничуть. Даже не испугался. Отец его поймал, а люстра осыпалась на пол мелкими осколками.

– У сына есть семья?

– Моя невестка ждет ребенка, – женщина сплела пальцы и уставилась на них застывшим взглядом. – Через два месяца рожать.

– Какие у вас отношения с невесткой?

– Отличные. Ее мать умерла, когда ей было 20, она очень ко мне прислушивается.

– Вы боитесь?

– Не то слово.

– Проговорите вслух подробно.

– Не получается.

– Ну конечно. Это вам не шесть миллиардов людей прикончить для соблюдения экологического равновесия, – проворчала я. – Вы считаете, что через два месяца должны стать опорой молодой женщине, рано потерявшей собственную мать, и ее младенцу, вашему внуку или внучке. Но не уверены, что сможете. Вам не нравятся младенцы. Вам не близка физиологическая часть материнства. Вы боитесь, что, столкнувшись с ней вплотную, вы испытаете не умиление, а отвращение, не сможете его скрыть и начнете презирать за это саму себя. И таким образом утяжелите общую ситуацию, обманете ожидания сына и невестки и не сыграете роль, которую полагаете для себя (умной, взрослой и опытной женщины) должной. Вам не нравятся современные детоцентричные принципы воспитания. Вы воспитывали своего сына иначе, но даже не помните как, и поэтому ничего не можете им противопоставить. Вы подозреваете, что, может быть, с детьми как раз и надо «петь и фыркать в животик», и от этого вас мутит еще