Расплачивайся. Сейчас. - Екатерина Юдина

- Когда-то давно мой отец не смог справиться со своими проблемами и тогда он за помощью обратился к твоему отцу, - ветер растрепал белоснежные волосы Матео, предавая его внешности чего-то жестокого, животного. – Считай, что сейчас я расплачиваюсь за это.

Слова Лонго полоснули по сознанию. То, что моего отца в итоге не стало из-за того, что некогда он помог Гаспару Лонго, это общеизвестный факт. Если бы не Гаспар, сейчас вообще все было бы иначе. И упоминание о подобном, ядом пронзило душу.

- Поэтому прекращай сопротивляться и принимай то, что и так принадлежит тебе, - мягко сжимая мою дрогнувшую ладонь, Лонго аккуратно повел меня за собой.

И мне хотелось многое сказать. Например то, что дети не должны расплачиваться за ошибки и проблемы своих родителей, но… для настолько разрывающего в клочья разговора сейчас явно было не время и не место, ведь я, находясь рядом с этим особняком, почувствовала, как меня эмоционально начинает разрезать на части. Плавя мысли. Изувечивая их теми воспоминаниями, которыми я до сих пор была отравлена.

Вся недвижимость, которая принадлежала моему отцу, если не считать территории и дома во Фьезоле, уже давно исчезла. Это произошло еще когда я была ребенком. Позже, пытаясь разобраться, что же случилось, узнала, что мачеха все продала, якобы для того, чтобы спасти приходящий в банкротство бизнес отца. То есть, она все тонко и ухищренно отмывала.

А этот особняк она купила якобы на свои деньги. На те, которые, как мачеха утверждает, получила со своих салонов красоты. По документам все верно, но я ведь понимала, что это не так. Все благополучие мачехи и моих сводных сестер это отмытые деньги, оставленные после отца.

Но в детстве я этого не понимала. И тогда мне каждый день особенно четко давали понять, что я в этом доме никто. Что я там живу лишь по той причине, что мачеха благоразумно выполняет свои обязанности опекуна и кормит, одевает бедную сиротку. Иногда Илерия даже говорила, что в детдом могла бы меня отдать, но по своей доброте этого не делает. И этим заставляла меня чувствовать себя обязанной ей.

Позже я осознала, что, нет, она не могла отдать меня в детдом, ведь в таком случае лишалась права хоть каким-то образом отмывать деньги моего отца. Но на чувствах ребенка она играла изощрено. Так, что я чувствовала себя особенно никчемной. Лишь пылью или вовсе грязью. Тем, чего бы не было, если бы не ее доброта.

И вот, когда мне наступило пятнадцать, Илерия прогнала меня из этого дома. Причин было несколько. Во-первых, как позже оказалось, мачеха уже все отняла у меня и я стала бесполезна. Во-вторых, мое нахождение в ее особняке, ей явно было неприятно. Я для Илерии была чем-то сродни бельма на глазу. В-третьих, я уже была достаточно взрослой, чтобы начать задавать вопросы. Спрашивать, что произошло с наследством. А мачехе все это не нравилось. Причем настолько сильно, что, когда я сказала, что такое банкротство дел моего отца очень странно, она превратилась в разъяренную фурию. Ядовито сказала, что пыталась сделать все, лишь бы спасти то, что осталось после него, а я, такая неблагодарная, пытаюсь ее в чем-то обвинить.

Тогда в моих словах обвинений не было. Я лишь начинала делать первые шаги в поисках правды и просто озвучила то, что в этой всей ситуации не понимаю. А со временем, когда узнала, что Илерия действительно забрала у меня все, так же осознала и то, что при малейшем затрагивании этой темы она готова растерзать. Мачеха ведь до сих пор строила из себя святую и делала вид, что такие слова для нее высшая степень оскорбления.

Между мной и Илерией вообще происходило много плохого. Ужасного. Но находясь тут, я сейчас окуналась именно в те эмоции, которые касались этого особняка. Они душили. Давили. Рвали. Сколько же плохих воспоминаний связано с этим местом. Тут мое сознание каждый день изувечивали. И тут Илерия, когда я еще была маленькой, несколько раз подняла на меня руку.

Сделав судорожный вдох, я рвано осмотрелась по сторонам. Сад и здание стали еще более роскошными. Тропические деревья, мраморные дорожки, фонтаны, свежий ремонт. Мачеха явно ни в чем себе не отказывала. Только, когда ее дочери облили меня тем, из-за чего на мне появились сильные ожоги и зрение до сих пор нормально не вернулось, она даже не предложила мне хоть какой-то сумы для лечения. Я бы все равно отказалась, но факт характера мачехи был именно таковым.

И сейчас слишком многое жгло из-за чего я, даже желая остановить Лонго, в итоге этого сделать не смогла. Эмоционально не была в состоянии произнести хотя бы слово. Просто шла за ним. Пыталась делать глубокие вдохи.

- Ты дрожишь, - Лонго остановился и наклонился ко мне, кажется, заметив, тот рванный, судорожный взгляд, который я бросила на входную дверь. Это произошло само по себе. Просто, годами вход в этот особняк был для меня словно входом в ад.

- Нет. Тебе кажется, - выдыхая, я мысленно дала себе сильную пощечину. В сознании закричала на саму себя, заставляя взять себя в руки.

Лонго положил ладонь на мой затылок и, наклоняясь своими губами прикоснулся к моей щеке. Это был не просто поцелуй. Что-то нежное, но по ощущениям как разряд тока, прошедший по всему телу. Так, что я, вздрогнув, сделала глубокий вдох, словно до этого вовсе не дышала.

Лонго отстранился и я, широко раскрыв глаза, хотела спросить зачем он меня поцеловал, но, в итоге не произнесла ни слова. Все так же держа меня за руку, он пошел дальше и я последовала за ним.

Холл уже был украшен к празднику. Тут все было в свежих цветах. Нежных, красивых, но вызывающих у меня лишь отвращение.

Метео усадил меня на диван и сел радом, положив руку на мою коленку. Он вел себя так, словно этот дом принадлежал ему, но, смотря на Лонго я ощущала в нем ту мрачность, которую в Матео раньше не видела. Она чернотой проходила по душе. Давящей тяжестью заполняла пространство и казалась по-настоящему ужасной.

- Приведите сюда хозяев дома, - Лонго отдал приказ тем мужчинам, которые сейчас находились в холле.

Одна из служанок, выйдя из коридора, испуганно посмотрела на нас. Сначала оторопела