Уральская Обь - Дмитрий В. Арбузов

– низкая травка – появляется на южной оконечности озера. Здесь ручей почти сразу же входит в сыпучий каньон с понижением примерно сто метров на километр. Неудивительно, что русло ручья оказывается подобным глубокому росчерку на мягкой бумаге. Благо, по большей части поток закрыт наледью, идти по которой не составляет большого труда. Но там, где наледи нет, передвигаться просто мучительно: под ногами скользкие камни, по бортам сыпуха, местами приходиться облезать скалы поверху или по пояс в бурлящей воде. Первый кустик, весьма жалкого вида, показывается за километр перед впадением ручья в Погурей. Здесь же, на ручье, впервые за всё путешествие нам повстречалась родиола розовая, или золотой корень – растение, мясистые корешки которого так приятно заваривать в чай, благодаря чему напиток приобретает дополнительные тонизирующие свойства и становится золотистым. В небе солнце, и нам опять повезло, что трудный участок пути по верховьям в обход Карового массива мы преодолели в такую замечательную погоду.

Неожиданно теснина ручья размыкается, открывается светлая долина Погурея. Первое, что бросается в глаза, прямо по ходу движения – группы останцев, похожие на застывшие безликие головы, затем взгляд взбегает по противолежащему горному массиву, упирается в многочисленные красноватые скалы и снежники между ними. Чем дальше мы продвигаемся на юг, тем суровее становятся горы. У останцев делаем остановку, решаем осмотреть их. Первый массив сложен светло-коричневыми осадочными породами, с гигантским трещиноватым «саркофагом» во главе. Промежутки обильно устланы мхами пепельного цвета, придающими всей композиции вид египетских усыпальниц. Второй массив – одиночный останец-скала, которому воображение придаёт самые разные живые формы, а третий состоит из топорщащихся раздавленным пирогом плит синеватого отлива, выделяющихся фиолетовыми иглами, стремящимися проколоть небо.

Чудно видеть такое. Будь останцы творением рук человеческих, я бы не удивлялся. Но законченность форм и законное нарушение симметрии, выдержанность по тону, единство многообразия – все эти явления нечеловеческого происхождения поражали воображение, стоило мне хоть немного об этом задуматься. Сидеть или бродить вокруг останцев можно часами, наблюдая игру света, размышляя, и это становится занятием бесконечно интересным, ибо самому зрению приятно такое времяпровождение. Человеческий глаз, вглядываясь в картины природы, способен отыскивать в них смысловые моменты, относящиеся больше не к этапу формирования – причинам возникновения картин, а к некому всеобщему их единству, диктующему параметры времени и пространства, вечно колеблющемуся, будто морская поверхность, но не меняющемуся по сути. Для этого нужно всего лишь попытаться понять, что в сюжете радует взгляд или отталкивает его, имеет схожие черты. Интересно, право, логически мыслить на таком уровне, когда ты перестаешь замечать, как оценки, которыми ты визуализируешь бытие, начинают звучать символично. Идти по заброшенной дороге, изучая характер её поворотов; рассматривать, как смыкаются и размыкаются сотрясаемые порывами кроны; провожать солнце, сидя у реки подле костра; наблюдать, как облачные ландшафты меняют свои очертания и тают в каплях дождей осенние краски, а также прислушиваться ко всему происходящему – есть неповторимое удовольствие, выраженное в человеческом существе данностью, на первый взгляд малозначительной, но глубочайшей по содержанию, способной враз приобщать его к окружающему миру и вмиг изменять настроение… Странная данность, столь бесполезная и даже мешающая, во многом инфантильная, но чем-то всегда убеждающая, вынуждающая терять драгоценное время на пустяки… Вот и сейчас, уставший, но околдованный ею, я продолжал обходить останцы по кругу, с каждым делением румба открывая в их нарочито ассиметричных формах для себя что-то новое.

Наверное, мы бродили так около часа. Затем вернулись к вещам и стали окончательно спускаться, срезая расстояние к Погурею по диагонали – сразу клонясь в нужную сторону, вниз по течению реки. Сокращать пришлось через небольшие моренные холмы, и мы не пожалели, что пошли именно ими. Ландшафт замечательный, его не с чем сравнить. Среди рыжих горообразных развалов камней, схожих с «египетскими» останцами, в глубоких провалах, местами недоступных, притаились цвета индиго, поджимаемые выдержанными до слепящей белизны снежниками озерца, заключённые ими будто в оправы, все чем-то схожие и в целом подобные взгляду многоглазого существа. Кое-где по буграм торчат щетиною, будто культивируемые, «бонсай» можжевельника, высятся характерные камни – их можно фотографировать отдельно, как горы в миниатюре. Хаос земного нагромождения, творящийся вокруг, непонятным образом уживается с небесными красотами и строгими картинами минимализма, и мой разум снова отчаивается понять линию, которую прочерчивает бытиё, выстраивая всю эту грацию, парадоксально исполненную, как обычно, знаками многозначительности… Перевалив через хребтины, сползаем по пыльным осыпям на берег Погурея.

Река невелика. Порой она разбивается на рукава и образует межстрочные поймы, обычно приподнятые, украшенные сиреневыми соцветиями дикого лука и пучками сочного щавеля (последний встречаем за всё путешествие впервые). Идти по этим поймам, как по насыпным дамбам, очень легко. Берегом вьётся тропа, еле приметная, но мы не следуем ею, за пару дней уже привыкшие, рассматривая местность впереди, выбирать дорогу самостоятельно. Я вспомнил, как пожалел об отсутствии дороги на подходе к Изшору, и как стал равнодушен к этому сейчас. Снова коренные изменения…

Ходить без дорог оказалось даже интереснее, чем по ним. Мысли твои постоянно заняты поиском лучшего пути прохождения, это увлекает, возникает желание научиться действовать как можно точнее, и ты становишься всё более внимательным и чутким к обстановке, всему. Тренируется и интуиция. Нацеленный на определённый лад, ты вдруг начинаешь чувствовать, вопреки разуму и логике, стоит рисковать или нет, потому как где-то в глубине себя знаешь – ошибки здесь непростительны и могут обернуться большой ценой… Возведённый в привычку, такой способ ориентирования на местности даёт, как показало в дальнейшем, высокие результаты, и ничего сверхъестественного в этом нет. Вот так прирождённые таёжные охотники, видимо, и чувствуют приближение погодных изменений. Их органы чувств улавливают малейшие изменения в привычном окружающем пространстве в связи с накопившимся в подсознании опытом, отсюда и возникает предчувствие.

От места, где мы ступили на берег Погурея, до первых виднеющихся деревьев оставалось два километра. Мы быстро преодолели это расстояние и остановились на ночёвку рядом с парочкой лиственниц, облюбовавших край высокого берега, с видом на Погурей, в пятидесяти метрах от ручья Каровый. В ложбине чернеет старое кострище, под деревьями валяются дрова. Кто-то ночевал здесь, хоронясь от непогоды, но это происходило давно. У камня быстро организовали костёр, на шесте аккуратно подвесили котелок с водой, бережно расправили портянки на ветвях. Солнце стало клониться к западу, и я подумал, что надо же, случись капля непогоды, и мы больше не делаем ночные переходы. Или это наши биологические часы ушли на пол суток вперёд, и совершился круг? Решаем, пока есть время, сбегать до гряды останцев, что