Уральская Обь - Дмитрий В. Арбузов

раз без глыб льда, зато с аркой пятиметровой высоты. Потом поднялся к горам осмотреть долину Лагорты. Красивая река! Истоки её закинуты на высоту, и там, облюбованный белыми мазками, чернеет, вздымаясь, основной Уральский хребет, а здесь, у самых ног, на пригорке, синеют звёздочками незабудки, будто не решающиеся повернуться к опасному холоду, тянущемуся с горных вершин, который может оказаться смертельным для них. Суровая красота.

Поздним утром небо неожиданно сгустила дымка, и накрапал дождь. Совсем немного, но мы были сильно удивлены. Вода с неба показалась событием невиданным! Правда забыли об этом тоже быстро, ибо погода тут же наладилась. Переспали жару и часа в два ночи вышли вниз по Лагорте, покинув дом, так скоро ставший родным. Я чувствовал всё чётче, что жизнь моя набрала большие темпы, что каждый день глубок по содержанию, как отдельный сюжет выдуманного от начала до конца нового мира. «Но я же ничего не делаю, – удивился я. – Спокойно иду себе, никуда не спешу, не пытаюсь делать десять дел сразу, а просто созерцаю… Откуда такое моральное удовлетворение?»

Дом скрылся за поворотом через сотню шагов, как не бывало. Вокруг снова одни горы. Дороги закончились. Выбираем путь ровнее, лишённый кустарника и валунов. На переходе через Лагорту сшибаю шестом очередную крачку. Впереди редеет просветами лиственничник; его деревья, все как одно, лишь вполовину своей нормальной высоты. Вскоре выясняем, в чём дело. Почва – не земля вовсе, а утрамбованный камень – галька, странно, что здесь вообще что-либо может расти, кроме редких пучков травы. Через пять километров сворачиваем от реки вправо, начинаем подниматься по её притоку с необычным названием Лагортоегарт, и раскинувшийся было по сопкам, украшенный желтоватыми прогалинами мшистый лес быстро выродился и вскоре обернулся жалкими кустиками, припавшими к мёрзлой земле, а дальше и вовсе освободил пространство для голых камней. На границе леса, где ещё встречались дрова, пообедали сбитой крачкой. Ближе к утру погода начала портиться, окрестности заволокло сероватой дымкой. Или это испарения многочисленных снежников, показавшихся на пути? Поток прижимается к скалистой стене; наверху, в тумане призраком маячит одинокое дерево, чудом укоренившееся среди развороченных глыб… За поворотом склоны сдвигаются ещё плотнее, образуют узкий проход – русло ручья, и передвигаться становится всё сложнее. Спасают снежники – по ним идти легче, но вскоре и их толщины перестаёт хватать для покрытия камней, необратимо возрастающих, всё больше загромождающих выходами коренных пород и без того узкий проход среди скал. Движение наше совсем замедляется, а тут ещё путь преграждает озеро, украшенное ледяными изваяниями по берегам, с согбенными кварцитовыми фигурами, приподнявшимися над его чёрной, омертвевшей поверхностью и снежным гротом в северной оконечности… Эту картину дополняет приглушённая акустика, из-за чего звучание Лагортоегарта становится поистине потусторонним. Кошмарное место, как будто природа обезумела здесь и заклеймила его навеки печатью проклятия, превратив в месиво камня и льда, заставив поток реветь, кружиться на одном месте в поисках выхода. Кое-как обходим озеро, но в результате всё равно, оттеснённые ущельем, начинаем карабкаться по склону вверх, хватаясь за озябшие камни. Край борта медленно приближается, ещё немного, и я заглядываю за него. О чудо – наверху ярко-зелёный тундровый ландшафт, простирающийся на многие километры вперёд, и полосы играющего солнца на нём! Лагортоегарт остаётся греметь по чёрным стенкам внизу, в низком желобообразном каньоне, подобном затянувшейся по краям полосной ране. Как-то не верится уже, что двадцать минут назад мы блуждали там в поисках выхода. А тут ещё на радость далеко идущим, встретилась охапка пиленых поленьев, припасенных невесть кем и когда, которых с лихвой хватит на приличный костёр, и помутневший от времени кусок оргстекла, запрятанный в щель между ними. Так быстро меняются наши представления, что даже не успеваешь привыкать! То, что миг назад считалось безысходным, как этот туманный карьер там, внизу, в следующий момент словно тает, обесценивается, перестаёт существовать вообще, как только ты находишь в себе силы ступить за край… Как взгляд способен убеждать, и как он порой бывает обманчив! Логично предположить, что иная привычка формулируется неотступным желанием изменяться, когда внешние причины тебя начинают заботить всё меньше, даже наоборот, подталкивают не скрываться от трудностей, а идти навстречу неизвестности, ради одной только цели преодолевать всё. Ведь подумать только, вчера – как давно это было! Будто не десятки часов разделяют «вчера» и «сегодня», а целая вечность. Или что этих понятий вообще нет, что они, как и всё, условны. Страхи забыты, сомнения прошли – бездорожье, например, уже не пугает так, как ещё утром. Странно…

Устраиваемся на пятиминутный отдых у дров – щедрого проявления чьей-то доброты. Я парю в состоянии эйфории. Вот она, сильная сторона материального! Достаточно увидеть жизнь, чтобы увериться навсегда. Наглядно убедиться в красоте мира – это магия, по воздействию несравнимая ни с чем. Материя будоражит и запечатлевает дух до крайних степеней любви и жестокости, поэтому мы не должны бояться идти только вперёд, чтобы пережить всё, к чему так головокружительно тянет… Переживания улягутся на дно и навсегда застынут там в виде формы, образующей и характер стихии, и её береговую линию. Да, глубина переживаний, а не поверхностное жужжание жизни заслуживает первостепенного внимания! Потому как «кристаллизирует» нас именно она. Чем может стать человек, раскрывший себя ветрам всех направлений? Сначала из него выдувается всё до отблеска огней горизонта в глазах, а потом наступает время заполнения, и сам мир касается его души.

– Представляешь, – вдруг сказал Иван, задумчиво изучая контуры гор, – когда-то люди указывали перстом на объект и в восхищении перед красотами мира, с дрожью в голосе выговаривали новые имена, а сегодня указывать пальцем означает проявлять невоспитанность, красоты мало кого удивляют до такой степени, чтобы человек сломя голову бросался к ним. Как люди изменились! Кем же мы были прежде, до того как возникла необходимость в словах и дорогах? Истинным чувствам слова не нужны… Поэтому я не верю в древних людей, внезапно обретших величие осознания своего «я»!.. И по сей день ребёнок, брошенный в лесу, обречён на погибель. Что уж говорить об обезьяне, внезапно провозгласившей себя личностью и тем самым в момент озарения противопоставившей себя миру вокруг? Инфаркт миокарда ей был бы обеспечен! Эволюция подобного рода просто невозможна… И если вести разговор о современном развитом человеке, существа более дикого быть не может! Так что эволюция, конечно, существует, но в какую сторону… Да и что она вообще за явление?

– Наиболее правдоподобное из всех придуманных объяснений. Люди задают параметры реальности, придают человеческие свойства явлениям, придумывают названия предметам, классифицируют