В дальних плаваниях и полетах - Лев Борисович Хват

Байдуков неторопливо отстукивал ключом передатчика:

«Пересекли Лену. Нынешний день отнял у экипажа немало энергии в борьбе с Арктикой. Все устали, поочередно отдыхаем. Трудности нас не пугают».

«АНТ-25» шел над горами Якутии. Солнце озаряло уходящие в бесконечность горные цепи. Скалистые пики и белые шапки вершин поднимались над безжизненным миром. В глубине каньонов лежал снег. В этот час московская радиостанция передала экипажу правительственную радиограмму:

«Вся страна следит за вашим полетом. Ваша победа будет победой Советской страны».

Истекали вторые сутки полета. «АНТ-25» пересекал Камчатку, держа курс к Петропавловску. Цель была близка. Но в баках «летающей цистерны» оставалось горючего еще часов на двадцать. Над Ключевской сопкой струился дым. Впереди засверкали воды необъятного Тихого океана. Авачинская губа, Петропавловск!.. С четырехкилометровой высоты вниз устремился алый вымпел. Через несколько дней местный рыбак нашел в окрестностях Петропавловска воздушное послание экипажа: «Привет жителям Камчатки! Наши окраины будут такими же цветущими, как советская столица. Чкалов, Байдуков, Беляков».

Полет продолжался. «АНТ-25» шел по самому опасному участку перелета — над Охотским морем.

С нетерпением ожидали мы в Чите новых вестей. Дальневосточные метеорологи передавали неутешительные сводки: в Охотском море — штормовой ветер, туман, дождь, в устье Амура — туман, дождь, видимость нулевая…

Прижатый плотной облачностью, самолет несся низко над бурлящим морем. Шторм разыгрался не на шутку. Шквальный ветер рвал густые завесы тумана. По расчетам Белякова, скоро должен был показаться материк, устье Амура. В разрыве облаков штурман разглядел темно-серое пятно. Берег! Самолету грозит опасность врезаться в сопки… Скорее вверх, пробить облака! Стрелка высотомера резко двинулась вправо: 500 метров… 800… 1200… 1700… 2300… 2500!.. Туман, туман, нет конца молочно-серой гуще… Температура падала. Белесая корочка на крыльях нарастала катастрофически. Обледенел винт. Мотор затрясло, почувствовались сильные удары, словно кто-то ожесточенно дубасил по фюзеляжу. Покорная машина стала выходить из повиновения. Беляков взялся за ключ передатчика…

Под пальцами читинского радиста побежали слова: «Обледеневаем, в тумане. По маяку идем в направлении на Хабаровск»…

Четверка полярников встречает моряков ледокольных пароходов «Таймыр» и «Мурман», прибывших для снятия персонала первой дрейфующей станции «Северный полюс».

Кто-то взволнованно зашептал:

— Земля-то совсем рядом…

— Земля сейчас — самая большая опасность. На сопку могут налететь!..

— Тише! — оборвал радист, хватая карандаш. — Москва зовет чкаловский экипаж…

Точка, тире, тире… Точка, тире, тире… Две буквы «в». Что это?..

«Ввиду… тяжелых метеорологических условий… перелет прекратить… Посадку производите… по своему усмотрению…

Орджоникидзе».

Чкалов развернул «АНТ-25» на обратный курс. Машина круто снижалась. Но где же нижняя кромка облаков? Быть может, они простираются до самого моря?.. Осталось меньше ста метров. Пятьдесят!.. Наконец-то летчики увидели вспененные гребни и едва различимый в сумерках удлиненный островок.

— Залив Счастья! — крикнул Беляков, сверившись по карте.

Счастья? А сесть вроде негде, разве только на узкой галечной полосе, у самого берега… Чкалов выпустил шасси.

Самолет кружил над островом. Мелькали домики, лодки на берегу. Рыбацкий поселок?.. Мотор работал на малых оборотах. Под машиной проносился низкорослый кустарник. Склонившись над плечом Чкалова, Байдуков впился глазами в набегающую землю.

— Овраг, овраг! — неистово вскричал он.

Но Чкалов и сам заметил препятствие, рванул на себя штурвал, и машина, перескочив через опасный овраг, коснулась колесами земли. Стелется сухая трава, отскакивают камешки… Стоп!

Летчики выбрались из кабины.

— Все в порядке, — поднял руку Беляков. — Пробыли в полете пятьдесят шесть часов двадцать минут.

— Вот мы и дома, — обнял друзей Валерий Павлович.

Но почему сбежавшиеся к самолету люди ведут себя так странно? С ружьями в руках они плотным кольцом окружают летчиков, враждебно разглядывают невесть откуда появившихся незнакомцев. «Где же мы приземлились? Чей это остров? Уж не ошибся ли Саша?» — забеспокоился Чкалов. Из толпы выступает моложавая женщина. Вскинув винчестер, она окликает:

— Стойте! Откуда вы? Кто такие?

Говорит сурово, с дрожью в голосе, но — на русском языке!..

Все эти подробности стали мне известны позднее. А в тот вечер напрасно ждал я на читинской радиостанции сообщения о посадке. Шли часы, пробило полночь, но экипаж молчал. Где летчики, как им удалось приземлиться, никто не знал. Встревоженный и огорченный, побрел я в гостиницу. Город спал. Где-то заливались собаки.

Дверь отворил заспанный швейцар, инвалид русско-японской войны. Старик был не в духе.

— Ходють и ходють по ночам, — кряхтел он у непокорного засова. — Время, однако, много. Уснуть-то не придется. Чаю согреть, однако?

Я отказался и стал подниматься по лестнице.

— Погоди, погоди, поспешный ты, однако, — заковылял вслед за мной ворчун. — Давеча хотел сказать, однако запамятовал. Спрашивали тебя с почты, наказывали: как придешь, чтобы звонил к ним.

— Давно ли?

— Не очень. Минут десять, однако, будет.

Я схватил телефонную трубку:

— Аппаратная телеграфа? Старшего по смене!

— Вам «молния» из Москвы, редакционная, читаю: «Немедленно вылетайте Хабаровск далее месту посадки».

Эх, не послушался я Белякова — был бы на две тысячи километров ближе к экипажу!.. Но главное ясно: посадка удалась. Скорее лететь на Дальний Восток!

Дежурный по аэродрому огорошил неприятной вестью: самолет, посланный мне из Хабаровска, в пути получил повреждение.

— Резервные машины есть? — спросил я.

— Как видите — чистое поле…

— А на подходе?

— Почтовый с востока. Он сразу же полетит обратно, но на него не рассчитывайте — заберет груз, — предупредил дежурный, указав на гору мешков под навесом.

Оставалось поглядывать на небосвод и ждать.

Часа через полтора вновь появился вестник неприятностей:

— Подходит почтовый, там инспектор нашего управления, из Хабаровска. Потолкуйте с ним, быть может, и удастся вам упорхнуть. По секрету скажу: груз у нас не больно-то срочный.

К окраине поля подрулил одномоторный «Р-5». На таких самолетах Каманин, Молоков и Водопьянов вывозили челюскинцев из ледового лагеря; хорошо послужила эта машина нашей авиации.

Дежурный заговорил с инспектором, указывая то на мешки, то на меня. Хабаровский товарищ отрицательно затряс головой и направился к выходу. Я догнал его и коротко объяснил Дель своего полета. Инспектор слушал с меланхолическим выражением лица.

— Все изложенное заслуживает внимания, но, увы, — кольнул он меня взглядом из-под сдвинутых на лоб очков, — груз!

— Чтобы взять меня, придется оставить лишь часть мешков.

— Лишен возможности. Притом — пилот четвертого класса, ему не