В дальних плаваниях и полетах - Лев Борисович Хват

На другой день сюда прилетел краснокрылый «АНТ-25».

С ГЕРОЯМИ — В СТОЛИЦУ

На аэродроме, окраинах и центральных улицах толпы хабаровцев приветствовали экипаж. Дети осыпали летчиков цветами. Из репродукторов слышался голос Чкалова, задушевный и мужественный:

«Нам троим выпала честь совершить дальний перелет. Но таких, как мы, — многие тысячи! Когда понадобится, мы сумеем пролететь куда угодно. Мы не собираемся никого трогать, мы создаем счастливую жизнь на советской земле, но, если нам попытаются помешать, ответим на удар десятью ударами!..»

Делегации заводов, учебных заведений, учреждений приглашали экипаж к себе. Группа загорелых мальчиков и девочек с красными галстуками атаковала Чкалова:

— Поедем в пионерский лагерь, дядя Валерий, у нас хорошо!

— Обязательно навестим вас, ребятки, дайте только сперва на завод съездить. А завтра — к вам, ладно?

— Нет, сегодня, сегодня!

— Ну хорошо, пусть будет, как вы хотите, — блестя глазами, сказал Чкалов и, будто извиняясь, тихо заметил Байдукову: — Не могу я, Егор, детишкам отказать…

Он ощущал в те дни радостный подъем, свойственный человеку, завершившему серьезную и сложную работу; чувство это знакомо ученому, который после многочисленных опасных опытов сделал наконец важное открытие; архитектору, увидевшему воплощение своего долголетнего творческого замысла; геологу, обнаружившему ценные залежи; токарю, положившему начало новому, передовому методу труда…

Взволнованно звучала на машиностроительном заводе его речь, обращенная к людям, чей труд Чкалов ценил больше всего на свете:

— Не для личной славы пошли мы в дальний перелет, а для того, чтобы родину нашу прославить… В такое время живем мы, друзья, когда каждый обязан все свои усилия, всю природную смекалку свою отдавать общему делу, чтобы ярче расцвела жизнь советского народа, наша с вами жизнь!.. Вот какие мысли согревали наши сердца, когда самолету грозило обледенение…

К Чкалову, спрыгнувшему с ящика, подошел немолодой рабочий, взял за руки, привлек к себе.

— Сыпок, да ты же… что надо!.. Великого геройства души человек! — прерывающимся голосом сказал он.

Сегодня «АНТ-25» стартует на запад. Беспокойство овладело мною: что, если Валерий Павлович раздумает и я в последнюю минуту получу отказ? Но нет: на аэродроме, окруженный провожающими, Чкалов заметил меня и шутливо погрозил:

— Почему не на месте? Скорее в кабину! Пойдешь за… второго пилота.

Не ожидая нового приглашения, «четвертый член экипажа», как назвал корреспондента Байдуков, быстро взобрался по стремянке.

— Чем я могу быть полезен в полете, Валерий Павлович?

— Не было печали — занятие ему придумывай! Примечай все, записывай…

Чкалов вскочил на складной стул, высунулся из люка кабины:

— Экипаж благодарит за помощь, дружбу, любовь!

Сверкнули трубы оркестров, накренились аэродромные здания, синеватая извилина Амура устремилась вниз.

Раскрыв свой «Дневник перелета», я сделал первую запись: «Хабаровск — Чита. Занял место второго пилота. Набираем третью тысячу метров. Путь до Москвы Чкалов поделил на четыре беспосадочных этапа. Нынче мы должны быть в Чите, завтра — в Красноярске, послезавтра — в Омске; оттуда — последний, самый длинный этап, больше четырнадцати летных часов. Погода резко изменилась: солнце исчезло, все вокруг помрачнело, машину поглотил густейший туман. Но не будет же он вечно, вот из Читы передают, что у них ясно, полная видимость».

Перед стартом Беляков заметил:

— В случае облачности нам придется пробивать ее только вверх. На пути к Чите — высокие сопки, отроги Хинганского хребта, слепой полет на малой высоте опасен.

— А почему не пойти над железной дорогой? — спросил я.

— Вы же ездили через сибирские тоннели, проложенные в горах, летали над ними. Представьте, идем мы в тумане над «железкой», и вдруг — гора! Мы же не успеем набрать высоту, чтобы перескочить через нее.

А туман ожидал нас сразу же за Хабаровском.

Я продолжал записывать: «В трех километрах от земли холодно не на шутку. На Хабаровском аэродроме мы обливались потом, но прошло полчаса, и меня бросает в дрожь. Мой летний костюм, прорезиненный плащ и легкие полуботинки больше подходят для утренней прогулки по южному городу. Поневоле завидуешь летчикам — у них свитеры, теплые комбинезоны, сапоги. Но делать нечего: назвался груздем — полезай в кузов… Изо рта вылетают струйки пара. Термометр показывает минус двенадцать. Печально гляжу на альтиметр: когда же кончится подъем, сколько еще продлится погоня за солнцем? Руки закоченели, писать не в состоянии…»

Беляков указал на рюкзак, висевший подле меня, и передал записку: «Выньте теплые носки». Я хотел подняться, но не хватило сил — тело словно удесятерилось в весе; поднял руку до уровня плеча и не смог удержать ее… Что со мной? Глянул на высотомер: пять тысяч метров! Дышать все труднее и труднее. «Кислородное голодание!» — мелькнула мысль. Я слышал о нем от летчиков, авиационных врачей, но не думал, что пребывание на большой высоте связано с такими мучительными ощущениями… Надо держаться, не киснуть, не слабеть! Попробовал дышать реже — худо, ох как худо!.. Пять тысяч пятьсот…

Покосился на Белякова и не узнал: штурман надел кислородную маску. Со сжавшимся сердцем вспоминаю: у экипажа три кислородных прибора, а я на борту — четвертый, случайный, лишний… Нет, только не это! «Лишнего» летчики оставят на первом же аэродроме, и тогда из специального корреспондента на борту «АНТ-25» я превращусь в пассажира медлительного экспресса… Держаться до конца, не выдавать своих ощущений!.. Кажется, будто меня сдавило со всех сторон. В ушах заунывный гул, тонкий, пронзительный звон. Противно дрожат ноги…

Байдуков наклонился к Чкалову, что-то кричит ему, беспокойно посматривая на меня. Летчики еще не пользуются кислородом — видимо, им помогает длительная тренировка… Быть может, Байдуков хочет отдать мне свой кислородный прибор?.. Апатия овладевает мною. Забыть обо всем, уснуть… Чкалов оборачивается, насупившись глядит на меня, складка между бровями обозначилась резче. Пытаюсь улыбнуться и вижу на лице Байдукова испуг. Он тормошит Чкалова и опять кивает в мою сторону. Впрочем, теперь мне все безразлично. Гляжу исподлобья в окошечко. Самолет на мгновение выскочил из облаков и вновь погрузился в серую муть. Шесть тысяч метров! Байдуков медленно и осторожно поднимается с масляного бака…

Позднее я узнал, с какой тревогой он наблюдал за моим поведением. В «Записках пилота» Байдукова я прочел короткий рассказ «Спецкор без кислорода», там были такие строки:

«Дыхание становилось все более глубоким и трудным. Я вспомнил, что кто-то из нас четверых не имеет права на кислород…

— Валерий,