Стивен Кинг за железным занавесом (история книг С. Кинга в СССР и России, 1981-2025) - Ернар Шамбаев

обложкой и новым переводом и выдать его за новинку или уникальный вариант, отличающийся от того, что уже купили тысячи читателей. С другой стороны, нельзя забывать о творческом взгляде самих переводчиков. Каждый из них по-своему воспринимал оригинальный текст, вкладывая в перевод не только смысл, но и личное восприятие, интонации, домыслы.

Существующее в профессиональной среде правило – пусть негласное – утверждает: переводчик имеет право дать произведению любое название, если он может его убедительно обосновать. В случае с Кингом этим правом пользовались широко и смело.

Так, роман «The Shining» появлялся в России под разными именами. Самым распространенным и, по сути, каноническим стало «Сияние». Однако далеко не единственным. Встречались и «Свечение», и «Светящийся», и «Сияющий», и «Ясновидящий» – более прямой и буквальный вариант, подчеркивающий телепатические способности Дэнни Торранса. Знаменитый писатель и фантаст Еремей Парнов, например, предлагал философски окрашенный и метафоричный вариант – «Просветленный». Встречались и более радикальные интерпретации, такие как «Монстры» (вероятно, акцент на сверхъестественных обитателях «Оверлука»), или даже просто «Монстр», где, видимо, подразумевался Джек Торранс как главный носитель зла. Однако, пожалуй, самой необъяснимой вариацией остается название «Странствующий дьявол». Какой именно дьявол странствует по страницам «The Shining» – призрак, гостиница как некий демонический организм или сам Джек в безумии, ведомый внешней злой силой – теперь уже никто не скажет. Имя переводчика не сохранилось, как и издательство, давно канувшее в Лету. Мотивы такого названия остаются загадкой. Возможно, это была попытка сделать роман еще страшнее для впечатлительного читателя 90-х. Или, быть может, это просто была фантазия редактора, никогда не державшего оригинал в руках.

Что касается «The Tommyknockers», то действительно это не только «Томминокеры», но и «Проклятие подземных призраков», что уже нацеливало читателя на мистическую составляющую. Здесь можно понять, что попытка передать в названии атмосферу была более важной, чем точность, но в то же время это создавало путаницу для читателей, привыкших к оригинальному названию.

Не менее интересен и случай с «The Stand». Роман был переведен как «Противостояние», что стало классическим, но также встречались такие варианты, как «Армагеддон» (но ведь действительно апокалипсис же случился?), «Последний рубеж» или «Исход».

А «'Salem's Lot»? Переводился как «Судьба Салема», «Салимов Удел», «Судьба Иерусалима», «Жребий», «Жребий Иерусалима», «Город зла».

Так или иначе, множество версий одного и того же текста стало в 90-е нормой. Читатели часто сталкивались с тем, что читают «новую книгу Кинга», лишь чтобы на третьей странице понять: «Погодите-ка… Я это уже читал – только тогда герой звался иначе, и сцена с топором была совсем по-другому написана!» Неизвестно, что бы сказал на это сам Кинг, но в России 90-х он, вне всяких сомнений, жил сразу в нескольких ипостасях, иногда даже в пределах одной и той же книги.

Перечислять всех переводчиков Стивена Кинга, потрудившихся в первой половине 1990-х годов, в период безудержного книжного пиратства, видимо, не имеет особого смысла. Их было так много, что уместно вспомнить библейскую фразу: «Имя им – Легион». Многие из них так и остались безликими, анонимными фигурами, скрытыми за инициалами, псевдонимами, а порой и вовсе не обозначенными на обложках. Это были студенты, преподаватели иностранных языков, переводчики-технари и энтузиасты, решившие попробовать себя в новом и бурно развивающемся книжном бизнесе, где главным была скорость и количество, а не качество и стиль.

С одной стороны, эти переводчики сыграли свою положительную роль, сослужили добрую службу: именно благодаря их труду, пусть порой поспешному, книги Кинга начали массово расходиться по стране. Без этой волны переводов не было бы и феномена кингомании в России, не было бы тысяч преданных фанатов, мечтающих о каждом новом романе, обсуждающих героев и критикующих концовки. Кинг стал народным писателем, и в этом есть немалая заслуга тех, кто переводил его в поте лица на листочках, на пишущих машинках и первых «Пентиумах».

Но, с другой стороны, они же и нанесли писателю немалый имиджевый ущерб, оказали медвежью услугу. Не все обладали литературным чутьем, не все вникали в культурный контекст, не все чувствовали стилистические оттенки. Часто они просто пересказывали текст, теряя атмосферу, диалоги, характеры. Где-то упрощали, где-то фантазировали, где-то сокращали – и в результате русский читатель видел перед собой не Стивена Кинга, а его неуклюжую тень. Так родилась и закрепилась репутация Кинга как «мастера трэша», «короля ширпотреба» «писателя ужасов для непритязательного массового читателя», «ремесленника», а не серьезного художника слова.

Таким образом, переводчики той поры одновременно способствовали и триумфу Кинга, и его искаженному восприятию. Они сделали его доступным, но за счет художественной утраты. Поэтому, вспоминая ту эпоху, стоит говорить не столько о конкретных именах, сколько о самом феномене: о переводческой вольнице 90-х, о жажде перевода, о культурном голоде и книголюбии, сочетавшихся с полным отсутствием регулирования и редакторской выверки. Это была эпоха одновременно безумная и вдохновляющая, и ее след до сих пор виден в том, как воспринимают Кинга в русскоязычном пространстве.

И все же одно имя заслуживает отдельного упоминания – Вадим Эрлихман. Во-первых, потому, что он стал автором первой и до сих пор единственной биографии Стивена Кинга на русском языке – труда, в котором он попытался систематизировать сведения о жизни и творчестве писателя и объяснить феномен его популярности, как на Западе, так и в России.

Во-вторых, потому, что Эрлихман – один из немногих переводчиков Кинга, кто не только переводил, но и осмыслял происходившее вокруг: шальную, бесконтрольную, по-своему героическую эпоху раннего российского книгоиздательства, книготорговли и литературного пиратства. В своих статьях и интервью он делился живыми воспоминаниями о том, как в буквальном смысле «на коленке» переводились книги и верстались первые издания, как переводчики и редакторы (если таковые вообще были) боролись с дедлайнами и отсутствием исходных текстов.

И пусть сами переводы Эрлихмана не всегда выдерживали строгую литературную критику, он, в отличие от многих коллег по цеху, воспринимал Кинга как сложного и многогранного автора, достойного осмысления, а не просто как источник дохода.

И все же, несмотря на жуткие переводы 90-х (а стоит признать, что не все из них были по-настоящему жуткими), несмотря на корявые обороты, самоучек без редактора и дикие ошибки, талант американского писателя упрямо пробивался сквозь любые преграды. Кинг все равно достукивался до читателя.

Эту особенность подметил Валерий Иванченко в статье «В поисках увлекательности»: «Для первого знакомства мне досталось украинское издание «Сияния» – с безобразной полиграфией, с любительским переводом без признаков корректуры, да еще и под названием "Странствующий дьявол"… Но даже в таком чудовищном виде текст меня захватил и пробрал. Удивительное дело: я как бы