Это я — Елена: Интервью с самой собой. Стихотворения - Елена Щапова-де Карли

— Нет, я садист.

— Вы садист?!

— Да.

ПЕСНЯ САДИСТА

— Я терзаю кусаю душу дев прозрачных решаю я жизни.

Горло нежное я прокушу и не будешь ты больше как прежде…

— Я думаю, что вы — подлец, больной человек, посмотрите на эти кровавые пятна, полосы и пятна, мне больно, я умираю. — Плачет.

Садист:

— Ты мой фантазм, нет, ты не понимаешь, что значит вдруг невинным телом овладеть, не только изнутри заставить покраснеть, но и снаружи, нежные поля раскрыть…

Не знаю, как сказать и с чем сравнить.

Так, может быть, лишь ешь ты персик, но без кожи, — кожа портит, а, между тем, привычка сравнивать портреты, мол «кожа у нее, как персик»

Под кожей персика, лишь после, как очистишь…

Да, вспухшая роза — попка, боже мой, ты — чудо, и вспаханные борозды и кровь твоя застыла в синих лужах, ты — сливовое варенье, я ем тебя, и ты — мое творенье.

Дитя, не плачь и не ругайся, со временем поймешь, что «боли — правда, а в приятном — ложь».

Люби меня, и ты себя найдешь, как я нашел тебя.

Не уходи, молю, останься, сейчас пойдем мы в ресторан, потом в кино, куда захочешь, про съемки что-то ты бормочешь…

Ты — умница и вдруг сошла с ума…

Дай поцелую здесь у рта, не бойся же, подвинься ближе!

Что Лондон?

Да,

Но лучше жить в Париже. Идем же в ресторан, на шею повяжи платок.

Смотри уж верхний потянулся вдруг зубок,

Бессмертна ты теперь.

Что я? Конечно без стыда злодей? Злодей.

Но боль твою веду я под венец,

Ты — порожденье, ты — муза, ты — творец…

Предпочту вам старого французского писателя, он давно зовет меня с ним обедать, так что, может быть, сегодня вечером я, наконец, спокойно поем.

— Вы верите в переселение душ?

— Да.

Был пост и не было дождя. Земля ждала, когда же разговляться. Я в вас любила детку-новобранца и наслаждалась потом темноты. Вы так боялись и стеснялись, прекрасным страхом обливались, что ангел снизошел и прошептал: «Ну вот — твоя душа, теперь уж разреши на время удалиться», — и чернопальцевый возница его поднял на облака…

Однажды на улице ко мне подошел человек-бродяга.

— Далеко ли до леса?

— Далеко.

— А до Бога?

— Это — смотря кому.

— Да, вот он, Бог-то, — и человек указал пальцем в сторону моста.

Дуэль была назначена на осеннюю среду. Лил дождь, я приехала первой, заранее предупредив секундантов о моем странном намерении побыть перед смертью или ранением одной.

Я приехала ночью и, оставив машину на шоссе, быстро зашагала по направлению только что упавшей звезды. При этом я подумала, что я — павшая звезда и отчего-то вдруг торопливо поцеловала у себя руку, как будто в благодарность за то, что я с ней прощаюсь навсегда.

Если я выживу, то брошу все к черту, украду козу и поселюсь с ней на горе. Ее молоко сохранит мне жизнь и, уж клянусь, что больше никогда не вернусь в город.

О человеке, с которым у меня должна быть дуэль, я не думала, вызвала я его только из-за того, что он снился мне во сне каждую ночь. Чтобы отделаться от навязчивого сна, я и решила его убить. Впрочем, был шанс и быть убитой самой, — в любом случае меня это устраивало, так или иначе, но я освобождалась. Постояв и посмотрев по сторонам, я прошла в глубь моей свободы и, растянувшись на сырой траве, заснула за долгие годы со спокойной улыбкой без снов.

Будильник-солнце разбудил меня теплым поцелуем в глаза. По привычке я смахнула рукой и попробовала натянуть на себя несуществующее одеяло, но, тотчас вспомнив, где я и что со мной произошло, лишь блаженно потянулась и глубоко затянулась свежим воздухом, как когда-то — утренней сигаретой.

Ни секундантов, ни врага моего еще не было. Я встала, на туалетном столе вместо спичек сидели птички и пели. Ветерок деревьев — поэма пастушек, и как я могла все эти годы жить в городах и, словно утюг, питаться их электричеством, их дурацкой цивилизацией, жить среди их раковых, венерических болезней и, зевая, посматривать на природу из окна автомобиля?! Не отряхивая хвойные иголки со своей одежды, я шла там, где только ходят деревья, я сидела там, где только сидят ежи и зайцы, я посылала воздушные поцелуи воздуху и, раздвигая тоненьким, длинным прутиком траву, пела песню: «Когда вы любите, все так легко и просто…»

Вдруг! Луг! На лугу стояла доярка, одетая жарко, молодая корова — новая обнова.

Монологи и диалоги, надутые губы травы и многообещающее подслушивание с моей стороны.

— Знаешь, что такое поминки по словам? — спрашивала доярка.

Трава отвечала без запинки:

— Знаю, это — запонки твоего мужа.

— А знаешь ли ты, что разница между мужем и любовником только в том, что с любовником можно говорить о муже, а с мужем о любовнике — нельзя.

Доярка задумалась, отошла в сторону и как бы стала стирать лицо свое в мокрых листьях деревьев. Вернувшись, она села на траву. О корове было забыто, корову такое невнимание устраивало вполне.

— Гадина, скотина, не мни мне кожу ногами и не ходи по моему лицу, перестань есть мои зеленые волосы!

— Она ушла, — ответила доярка и, в знак благожелательности к траве, выпустила половину ее из-под своей юбки.

— Уф, ну и душно же у тебя под юбкой, между ногами, и вообще — дышать нечем.

Доярка кокетливо поправила косынку и, помахав кому-то красной жесткой ступней, сказала:

— Кто пишет о прекрасном, тот редко красив.

Трава, поежившись от легкого ветра, надулась и произнесла свою фразу:

— Вставала лошадь на дыбы, чтоб обойти грибы.

— Что такое красота? — спрашивала доярка и, найдя взглядом далеко ушедшую корову, сама же и ответила: — Красота — это чистое причесанное чудовище в красивом интерьере.

Вдруг глаза ее встретились с моими.

— Шпионка, — прошипела доярка.

— Шпионка, — подтвердила трава, и даже корова, не совсем поняв, почему, но все же сказала:

— Му-у…

— Я не шпионка, я банка, — пробовала солгать я.

— Если ты банка, — отвечала доярка, — то в шесть часов я буду доить в