Просроченный долг - Йожеф Лендел

Учитель платит деньгами. Славный человек, только за день- гами нужно идти в день получки, а то на другой день все пропьет, и до конца месяца живут трудами жены, ведь есть куры, яйца, корова. Учитель немного сторонится его, потому что он как-то зашел к нему попросить книжку почитать, а в доме не оказалось никакого чтива, кроме школьных учебников… Агроном торгуется. Заведет разговор, что, если у него нет коровы, он не имеет права косить, ну да он тоже интеллигентный человек и готов выручить интеллигентного человека мукой или зерном… Лучше всех старушка. Она сливки с молока не снимает, гордится, что ее молоко лучшее во всей деревне, самое жирное и самое чистое. Иной раз и кусочек масла кинет в кринку с молоком. И поговорить любит: дочка у нее померла, из родни только племянники, конечно, все в городе, хорошие, не пьющие, собой видные и к ней внимательные, городские, ученые. Один шофер, без другого ни одной геологической экспедиции не обойтись, третий учится, а вот уж чему и где — сказать не может, грамоте не обучена, все это только молодых касается.

Ряды — узкие, но красивые, равномерные. Стерня короткая, и по краям рядов не осталось «загривков» из высокой травы.

Он останавливается, оглядывается назад, смотрит, как поработал. Пусть нельзя похвастаться широкими рядами, пусть накосил втрое меньше хорошего косаря — он доволен своей работой, своей судьбой.

Не просто, не сразу и не дешево далось ему это удовлетворение, и не постоянное оно, не устойчивое. Балованное дитя, потом гордость университета, потом — занимающий важные должности, окруженный вниманием, прославленный инженер и блестящий талант. Сейчас все это смешно и неправдоподобно далеко. Радость — в том, что он ест хлеб, в прямом смысле добытый своими руками. Есть в этом примирении с судьбой романтика, много гордыни и диктуемая обстоятельствами попытка морально обосновать то, что невозможно изменить, — но все это помогает жить.

В то же время он знает, что уже не инженер. Знает, что забывает, и также знает, что сегодня мало того, что когда-то знал. «Я отстаю вдвойне, а может многократно, — не один раз формулировал он для себя, размышляя о своей прежней профессии. — Сейчас я ничего другого не мог бы, только зимой править пилы, летом отбивать косы». Это понимание как удар обухом в затылок. Ведь поникшую голову в лоб уже не ударить… Но он жил, он хотел жить и с завистью видел, что здесь, куда он попал, и где даже в пятидесятиградусный мороз нужно выходить из дома, любой молодой человек, любой шофер, лесоруб, конюх или пастух стоит больше, чем он.

Солнце стоит уже высоко, облака рассеялись. Он косит ровно, размеренно, без остановки. Не торопится, чтобы не выдохнуться раньше времени, но разгибает спину лишь тогда, когда направляет косу.

Звонкий, ритмичный звук, с которым брусок касается закаленной голубоватой стали, пробуждает в нем картины детства: жаркие летние дни, прогулки, веселый смех девушки из-под тени широких полей соломенной шляпки, перевязанной лентой… песни возвращающихся домой косцов… Слова: «Жизнь пролетела, а Ли Тай-бо живет…»* (Строка из стихотворения великого китайского поэта Ли Бо (Ли Тай-бо, 701–762 гг.) В памяти сохранились лишь эти слова стихотворения, которое когда-то давно он читал кому-то вслух — а может, ему читали? — и которые понял). уже тогда, молодым. Он и раньше не читал стихов. А теперь и газеты редко. Может, жаль, а может, к лучшему…

Он вздыхает и снова начинает косить. «Так быть ли мне недовольным или довольным? Жизнью движет то, что мы никогда не бываем довольны… Но я, в сущности, доволен, ведь меня отправили умирать, а я живу. Жить, когда нет смысла жить, — в этом глубочайший смысл жизни. Противостоять — значит жить, жить — это и есть смысл».

Лучи осеннего солнца добрым теплом чуть греют спину косаря; чувствуется, что время идет к обеду.

Пучком травы он насухо вытирает косу. Потом идет к краю поляны. Утром он повесил там свою торбу, на нижнем, уже высохшем суку большого дерева. Достает из мешка солдатский котелок — мятую, закопченную старую посудину — и медленно спускается вниз, к реке.

4

От края поляны крутой склон ведет к реке. Здесь верхушки больших деревьев местами ниже поляны, отсюда видны холмы на противоположном берегу и освещенные солнцем, полные жизни свежие всходы ржи, сейчас яркие, зеленые, напо минающие о будущем годе… Но напрасно глаз ищет змеящуюся серебристую ленту, какой в других краях с вершины холма видится речка. Лишь по темному густому кустарнику заметно, что внизу течет навстречу дальним мирам вода…

Спустившись с крутизны, которая со времен ледникового периода разве что покрылась разными растениями, человек попадает в болотистое место, где ели уже не растут, только березы, сосны да всякие кусты. Наполненные водой ямы, вывороченные с корнем ветлы делают дорогу непроходимой. Местами будто удалось выбраться на лужайку, где нет кустов, только высокий камыш да осока. Здесь вроде легче пробраться к реке. Но при первом же шаге обувка хлюпает по трясине. И снова пробираясь сквозь кусты и заросли, перелезаешь через бурелом, но большей частью ползешь на четвереньках под ветками кустов, по звериной тропе, ведущей к водопою. Так, по звериной тропе находят реку и рыбак, и баба, что пошла по ягоды, и томимый жаждой путник.

Потом человек опять выбирается на место посуше. Среди кустов кое-где стоят мощные темные ели, и трава выше болотной осоки. Здесь ведущая к водопою тропа исчезает, будто человек, обходя заросли и болото, сбился с пути… и, отдалившись от реки, снова оказался перед спуском в долину. Он делает несколько шагов, хочет сориентироваться, увидеть, откуда пришел и куда же дальше. Но эта сухая полоска и есть берег: неожиданно в двух шагах перед ним заблестела вода.

Волшебный, полный покой. Не видно, течет ли речка, и куда; излучина с кустами по краям кажется небольшим озером. По нему плывет единственный желтый листик березы, невесомо легкий, не понять, ветерком ли его гонит или течением несет. Лишь ниже, уже за поворотом, где преградой лежит огромное упавшее дерево, раздается тихое журчание воды. Ни ветерка. В сонной неподвижности застыли на берегу — и отражением в воде — склоненные под грузом ягод кусты; лиловый шиповник, красная и иссиня-черная смородина, темно-багровая дикая вишня, а позади — пирамиды черных сосен.

По