Заставить замолчать. Тайна элитной школы, которую скрывали 30 лет - Лэйси Кроуфорд

«О господи!» – выкрикнула я, появившись на поверхности.

Никто меня не услышал.

Я немного побарахталась, вглядываясь в воду. Ничего не увидела, но нога жгуче болела.

Пиявки? Водоросли? Что обитает в нью-гэмпширских прудах?

На одних руках я подплыла к пристани и выволоклась на мостки. Из моего правого бедра лилась кровь. Что-то порезало меня сверху вниз, почти от промежности и до самого верха колена. Тонкая рана напоминала вытянутую букву С. Из-за грязноватой воды и раны мне казалось, что я перемазана кровью с ног до головы. Я тихо дышала. Боялась испачкать кровью чье-нибудь полотенце.

«Стоп, – сказала я сама себе. – Стоп».

Села, зачерпнула рукой воды из пруда и полила ногу. Промытая рана вновь засияла во всей своей красе.

«Охренеть», – сказала Брук.

«Что за фигня?» – осведомился Кент.

«Боже, Лэйси. Подожди минутку. Только не дергайся», – сказал Эндрю.

C лужайки, на которой расположились старшеклассники, доносились крики. Играл чей-то бумбокс, несколько ребят перебрасывались мячом для игры в лакросс. Повернувшись к успокоившейся воде, я увидела, обо что зацепилась. На дне поблескивал велосипед. Я умудрилась нырнуть прямо к нему, а когда разворачивалась, провела бедром по заржавевшей звездочке переключения передач, которая распорола его как разделочный нож. Вероятность повторить такое была примерно один к миллиону.

«И никто же не заметил его! – сказала Брук. – Ни одна живая душа не увидела!»

«Надо же! Эта фигня здесь уже лет тридцать лежит», – сказал Кент, присматриваясь к воде.

Я встала и поковыляла на берег. Пристань была короткой, но неровной и занозистой. Я начала слабеть, но знала, что со мной все нормально. Все со мной будет нормально. Это просто испуг и боль.

Я понимала, что иду не одна. На берегу тоже собрался народ. Какой-то долговязый парень накинул мне на плечи полотенце, а потом подхватил на руки, словно ребенка.

«Попалась!» – сказал он.

«Тащи ее в медпункт».

«Давай быстрей!»

Дойти я могла и сама, но это была неплохая идея. Я закрыла глаза. Нога разрывалась от жгучей боли. Было слышно, как идущие следом мальчики разрабатывают план извлечения велика.

«Он насквозь ржавый», – сказал кто-то из них.

«Это плохо».

«Надо охрану вызвать».

«Надо ее наставнице сообщить».

«Может, ей „скорую помощь“?»

К счастью, от места нашего купания до здания лазарета было рукой подать. Поднимаясь по травянистому склону холма к тропинке, ведшей к дверям медпункта, несший меня мальчик пыхтел как паровоз. Кто-то сбегал предупредить медсестру, и она вышла встречать нас.

«Спасибо, – сказала она. – Пойдем-ка. Спасибо, ребята, спасибо вам всем. Спасибо». Меня аккуратно поставили на землю, и она подставила плечи под мою руку.

Моя купальная простыня пропиталась кровью. Медсестра расстелила несколько свежих полотенец, усадила меня на них и прижала к моей ноге салфетку. Кровотечение замедлилось.

«Можно наложить туда пару швов, но это не обязательно, – сказала она, указывая на верхнюю часть моего бедра. – Может быть, просто подождем немного, как ты думаешь?»

Я не хотела, чтобы меня шили в месте, на которое она указала. Я продрогла. Купальник сморщился, от кожи и волос несло прудом.

«Мне бы помыться и одеться».

Медсестра уложила меня и укрыла одеялом. Моя нога была забинтована. Я уставилась в грязновато-белый потолок. Подумала, что рассматривали его только больные. Интересно, вбирают ли в себя поверхности страдания тех, кто рассматривает их? Этому потолку не помешало бы немного солнца. Я заслуживаю немного солнца.

Пришел врач, поднял одеяло и мягко провел рукой по повязке на ноге.

«Надо же так умудриться, да?»

На это я предпочла промолчать.

Он просмотрел мою медицинскую карту. Прививка от столбняка была в порядке. Кровотечение утихало. «Думаю, все будет просто отлично».

Я поблагодарила его.

Я подумала о Шепе. Интересно, помог бы он мне добраться до медпункта, а потом до моей комнаты? Я же была в купальнике. И как бы это выглядело? И что бы он подумал?

Но он был где-то далеко со своими одноклассниками, а из дверей в помещение заглядывали мои друзья. Им не терпелось узнать, как я.

Устрашающую повязку на ноге я проносила практически всю неделю, остававшуюся до конца учебного года. Про велосипед знали все. Кто-то поздравлял меня с лотерейным выигрышем, кто-то интересовался, зачем собирать металлолом под водой. Втайне я была горда собой. Заметная рана кое-что да значит.

Меня как-то возбуждали воспоминания о том прыжке в воду, изящном прогибе и порезе. Я вспоминала, как стояла в купальнике на краю причала, как будто на носу корабля. Где-то позади были все эти школьники, а прямо передо мной – пруд и лес. Я прыгнула с этих досок с летом на плечах и гордостью в сердце.

Я делала ровно то же, что и все остальные. В том числе и с Шепом, когда вошла мисс Шэй. Я силилась внедриться сюда, в жизнь школы Св. Павла. Смотрите, какие мы все тут развитые, умные и прекрасные. Какая у нас счастливая судьба. Как здорово! Мне казалось, что я правильно рассчитала все свои шаги.

Не так, ответила школа. Не так.

Я не получила стипендию Фергюсона. Шеп ни разу не поцеловал меня после того, как нас застукала мисс Шэй. Величие парило над нами в церкви, напутствуя выпускников. Величием дышали зеленые июньские лужайки. Величие было в переходе в следующий класс. Это место одновременно и возносило тебя, и давало отрезвляющую пощечину: хочешь ты или нет, школе без разницы. Она продолжит свой путь. Тебе решать, что любить, любить ли вообще и как это делать.

5. Лето 1990

Отец настоял, чтобы я училась вождению на автомобиле с механической трансмиссией. Так и сказал. А не на машине с ручной коробкой передач. Он сказал, что так будет надежнее. Вдруг возникнет необходимость везти кого-то в больницу, а у единственной машины будет ручная коробка?

«Или ухажер будет слишком пьян, чтобы отвезти ее домой», – сказала мама.

Папа повернулся ко мне: «Ага, и тогда ты просто сядешь за руль сама».

Я попыталась представить себе, что за история может навевать им мысли о таких неприятных ситуациях? Кто-то из них напивался? Кого-то нужно было везти в больницу? Они познакомились, когда ей было семнадцать, а ему двадцать один, и поженились в девятнадцать и двадцать три соответственно. На их свадебной фотографии в серебряной рамке, которая стояла на книжной полке, невероятно юная мама стеснительно потупила взор. Через пять лет на свет появилась я, а еще через пять